Артузов - Теодор Гладков

Перед столпившимися казаками предстал сам атаман–брат. Как всегда, подтянутый, красивый, без видимых следов усталости после долгого пути. Разве что небрит несколько дней. Его речь была недолгой. Хорошо поставленным голосом с оттенком напускной грусти он сказал:

– Славные бойцы! Два с половиной года мы с вами дрались против большевиков. Теперь мы уходим вот в эти неприступные горы и будем жить в них до тех пор, пока вновь не настанет время действовать. Слабым духом и здоровьем там не место. Кто хочет остаться у большевиков, пусть остается. Не бойтесь ничего и ждите нашего возвращения. Тому, кто пойдет с нами, возврата не будет. Думайте и решайте теперь же!

От этих слов одни казаки ожили, приосанились, подтянулись поближе к атаману, давая ему понять, что готовы за ним хоть в огонь, хоть в воду. Это были в основном те, кому все дороги назад были отрезаны. Другие радовались: атаман–брат отпускает их без обиды домой. Словно чуя недоброе и в надежде предотвратить его, спешили уверить Анненкова:

– Не суди нас, атаман–брат, что мы уйдем от тебя. Но мы клянемся тебе, что не встанем в ряды врагов твоих!

Те, кто собрался домой, один за другим подходили к восседавшему на коне атаману–брату и на прощанье целовали стремя. Что делать с винтовками? Они теперь не нужны. Атаман приказал освободить первую же попавшуюся на глаза повозку: «Складывайте в нее, может, нам еще пригодятся».

И вот уже длинная цепочка конников потянулась в обратный путь. Но дошли только до ближайшего небольшого ущелья. Все, кто ушел от Анненкова, полегли здесь…

За узкой полоской зимнего горизонта – Китай. Виднелись дымки над фанзами. Там – укрытие и надежда. Анненков хотел въехать в Китай как сила организованная, способная на многое.

– Развернуть знамя! – приказал Анненков. Знаменщики вынули из чехла штандарт, натянули на древко. На ветру вяло затрепетало изрядно потрепанное черное полотнище со зловещей эмблемой Отдельной Семире–ченской армии – черепом со скрещенными костями и словами «С нами Бог!».

* * *

Вячеслав Рудольфович уже давно должен был быть на месте. Значит, его задержало что–то важное – так размышлял Артузов, вглядываясь в темную августовскую ночь. Он подошел к столу, перевернул листок календаря. «Ого! Уже тридцатое число!» – удивился Артур Христианович. Выходит, конец лету. Он сел на стул, поддернув хорошо отглаженные брюки, придвинул кипу бумаг. Выбрал несколько листков, начал читать. Это были протоколы судебного заседания по делу Савинкова.

Поздний час давал о себе знать, особенно если учесть, что прошлые ночи были заполнены напряженной работой. Он прикрыл воспаленные веки и на какое–то мгновение забылся. Очнулся от скрипа двери. Вошел начальник Иностранного отдела Трилиссер:

– Опять засиделся до тумана.

– Покой усыпляет… Присаживайтесь, Михаил Абрамович.

– Вячеслав Рудольфович не звонил?

– Нет, жду. Сказал, что приедет обязательно.

Трилиссер вытащил из жилетного кармана «кондукторские» часы фирмы «Павел Буре», поднес их к уху, убедился, что тикают, поддев ногтем верхнюю крышку, взглянул на циферблат со старомодными римскими цифрами:

– Неужто второй? Значит, в это время пробил последний час Савинкова?

– Да, как политическая фигура он канул в Лету. Вот перечитываю протоколы и думаю: не было у него главного – настоящей веры. Значит, не было и силы.

– Кто на очереди? Уж не Анненков ли?

– Угадали.

– Чем он, по вашим данным, занимается?

– По моим данным, поселился со своими казаками и начальником штаба Денисовым верстах в пятидесяти от Ланьчжоу. Разводит чистопородных лошадей. Мирное занятие.

Трилиссер хмыкнул недоверчиво. Артузов продолжал размышлять вслух о человеке, с недавних пор занимавшем его мысли.

– Конечно, атаман не Савинков, в одиночку или с группой границу переходить не будет. Ему армия нужна. Ход Савинкова он не повторит… Но в конезаводчиках Анненков не засидится.

– Боюсь, вы правы, – задумчиво сказал Трилиссер, – если Анненков убежден, что рожден для роли повелителя, реваншизм в нем неминуемо возобладает. Выходит, лошадок своих не для ипподрома растит атаман.

– Однако, – счел нужным заметить Артур Христиано–вич, – люди, подобные Анненкову, как правило, превращаются в нуль, если не получают помощи извне. Я убежден, что рано или поздно Анненков обратится к японцам, великому князю Николаю Николаевичу, к черту–дьяволу, к кому угодно, лишь бы найти опору для новой своей авантюры.

– Похвально, Артур Христианович. От вас же слышал: постоянное размышление – непременный элемент творчества.

– Это вполне очевидно.

– Что ж, согласен думать вместе с вами…

Однажды Артузов уже занимался Анненковым. Затем на время нужда в таком внимании отпала. Вторично Артузов стал думать о нем после того, как атаман был выпущен из китайского зиндана. Это случилось в феврале 1924 года. Китайские власти упрятали туда Анненкова почти на три года. После перехода границы в районе Джунгарских Ворот генерал с несколькими тысячами солдат и казаков расположился лагерем на реке Боро–Тала. Китайские власти попытались подтолкнуть Анненкова в «объятия» атамана Семенова{65}, предложив ему передислоцироваться на китайский Дальний Восток. При этом учитывали и беспокойное, а точнее, разбойное поведение анненковцев, которые все чаще и чаще совершали набеги и грабежи китайских селений. Губернатор, получив отказ Анненкова передислоцироваться, потребовал разоружения казаков. Анненков отклонил и это требование. Тогда–то и упрятали его в тюрьму. Кроме губернатора к этому аресту некоторое отношение имели… Менжинский и Артузов.

Анненков сидел в тюрьме. Казалось бы, он уже не опасен. Но… к Артузову попадает копия записки, направленной атаманом из зиндана японским властям. В ней говорилось: «Убедительно прошу Вас, представителя Великой Японской империи, дружественной по духу моему прошлому императорскому правительству, верноподданным коего я себя считаю до настоящего времени, возбудить ходатайство о моем освобождении из Синьцзянской тюрьмы и пропустить на Дальний Восток. Честью русского офицера, которая мне так дорога, я обязуюсь компенсировать Японии свою благодарность за мое освобождение». Артузов понял, что Анненков не только не смирился, но явно пытался продать себя японской реакции, и что на это письмо японские представители откликнутся незамедлительно, добьются его освобождения. Так и случилось. Анненков вышел на свободу. В городе Турфан атамана встретил Денисов, и они верхом отправились в город Ланьчжоу, в окрестностях которого и была создана пресловутая конеферма – явно для прикрытия.

Артузов внимательно следил за действиями Анненкова и его окружения, рассматривая его не только как преступника, но и как опасного потенциального врага.

…Вячеслав Рудольфович приехал только около двух часов ночи. Тут же вызвал Артузова: