Движение к цели - Дмитрий Ромов

Александрович, — улыбаюсь я. — Судя по настойчивому приглашению с вашей стороны, я не только барышень умею впечатлять.

— Ага, точно, — заговорщицки подмигивает он. — Умеешь. Ну и как она, хороша?

— и жизнь

             хороша,

                       и жить

                                хорошо.

А в нашей буче,

             боевой, кипучей, —

                                      и того лучше.

Идет

      пожар

              сквозь бумажный шорох.

Прокуроры

               дрожат.

Как хорошо!

— Ты мне Маяковским зубы не заговаривай. Я тебя не про жизнь спрашиваю, а про нашу общую знакомую.

— И кто она? Вы про Новицкую? Конечно хороша. Такие деловые качества, как у неё большая редкость. И опыт! И преданность делу Ленина. Правда, в некоторых райкомах тоже имеются достойные кадры. Подрастающая смена, вы в курсе, но это вопрос завтрашнего дня, правильно?

— Ладно, Егор. Хорош голову морочить. Поговорим, как мужчина с мужчиной.

— О женщине?

— Не только. Ещё о тебе. Ты что за цирк в автомобилисте устроил? Почему не сделал, как мы договаривались?

— Так в том-то и хохма, что я всё сделал по нашему плану. А она взбрыкнула. Да и агенты ваши слишком рано прибежали. Кто им сигнал-то послал?

— Вот ручка, бумага. Бери, пиши. Кто тебе эта Новицкая? Ну, присунул ты ей, ладно, дело молодое. И что, может, теперь жениться планируешь? Но, я тебя разочарую. Таких, как ты в её постельке знаешь, сколько побывало? Что на ней свет клином сошёлся что ли? Ты пойми, она ведь позорит образ комсомольца. Пиши всё, как было. И не думай, ты правильное дело сделаешь. Тебе за это Родина спасибо скажет. Ну, и не забудет, разумеется, твоих верных решений. Ты для Новицкой никто. Она с тобой развлеклась и забыла, а сама сейчас кому-то ещё глазки строит и ноги готовится раздвинуть.

— Роман Александрович, — удивлённо говорю я. — Я сейчас, кроме слова присунул, вообще ничего не понял. И то неясно кто присунул, кому и что именно.

Он молчит и смотрит на меня усталым и печальным взглядом. Вроде как, он так устал слушать подобную ахинею, что даже говорить об этом не находит сил. Да и смысла не видит. Наконец, глубоко вздыхает.

— Егор, ну ты чего, как маленький-то. Дурачишься… Можно подумать, мне охота здесь сидеть в воскресный вечер. Надо написать. Надо. Давай я тебе продиктую что ли, что писать. Подробности не надо, только факты. Раз-два и по домам.

— А потом?

— А потом всё только лучше станет. Ты даже представить не можешь, насколько лучше.

Я качаю головой, будто размышляю. Размышляю, конечно, только не над его словами.

— Роман Александрович, — наконец, говорю, вздыхая так же как и он. — Смотрите. Дочку вашу первым секретарём горкома сейчас не поставят. Опыта маловато.

— А это причём здесь… — вскидывается он.

— Ей бы сейчас райком возглавить, набрать очков в трудовую биографию. Это, допустим, я могу организовать.

— Брагин! А не много ли ты берёшь на себя?

— Роман Александрович, вы не злитесь, вы же и сами знаете. Новицкой скоро на повышение, посидит ещё немного и дальше пойдёт, а тут и Валя подоспеет. А если сейчас Ирину скинуть, поставят не Валю, а кого-нибудь, кто ещё лет десять место будет занимать.

Вижу, что он очень хочет ответить, причём даже что-то неприятное, но молчит.

— Ну, и потом, ещё есть моментик, — продолжаю я. — Артюшкин. Отпустить Каху можно только через его труп. Причём, в прямом смысле. Вы же понимаете. А оно вам надо? Только для того чтобы Валя стала первым секретарём райкома? Там ведь не только Артюшкин. Там ещё и ОБХСС завтра начнёт телодвижения делать.

— Кто? — спрашивает Куренков.

— Баранов.

— Жаба жирная, — кривится он.

— Но я говорю, Новицкая вашей дочери мешать не будет. И даже наоборот поможет. Я смогу её убедить.

— Сможешь? Ты? Ты серьёзно думаешь, что если разок её отодрал, можешь ей говорить, что делать?

— Что вы всё к половым отношениям сводите. У нас с Ириной Викторовной чисто рабочие связи и прекрасное взаимопонимание.

— Рабочие, ага, — кивает он. — Неплохая работа у вас, в таком случае.

— Но, как я понимаю, главный затык в этом всём — это Каховский-старший с его другом в милиции. Да?

Куренков молчит и смотрит на меня с интересом.

— Ну так, давайте его завалим нахрен.

— Чего? — он даже не может слова найти, чтобы выразить насколько нелепую и глупую идею я выдал.

— Есть у вас друзья на Лубянке? Я завтра же могу вылететь и исписать не один такой вот лист бумаги, а столько, сколько нужно. Лев Толстой будет от зависти плакать.

— И чем ты его испишешь? Вообще дурак что ли?

— Придумаем сейчас. Вы же тоже писать умеете.

— Я? — таращит он глаза. — Ну ты и фрукт, Брагин.

— А вы с Артюшкиным уже говорили?

— А это здесь причём? — удивляется Роман Александрович.

— Позвоните прямо сейчас. Всё равно же придётся это делать. Так? Улавливаете мысль? Надо импульс ему придать. Так есть кто-то на Лубянке, желающий схватить Щёлокова за жопу? Ну, не то чтобы схватить, но щипнуть хотя бы.

— Поясни.

— Как думаете, генерал уже отымел Артюшкина? Я думаю, во все возможные ходы. Звоните давайте, предложите встретиться и поговорить. Скорее всего, его уже так бомбит, что он на всё будет готов. Но встречаться с ним не нужно, просто чуть-чуть поднажать и всё. Вы сможете билеты к утру достать? Мне и лейтенанту Пироговой. Мы поедем и расскажем о задержании и увезём докладную Артюшкина. И вашу справочку по Каховскому-старшему.

Он трёт переносицу.

— Японский городовой, — бормочет он. — А мне-то какой резон?

— Это помимо Вали? — уточняю я. — А у вас в конторе разве повышения не предусмотрены за успешные операции? Мне кажется, можно одну воскресную ночь не поспать, но обеспечить себе широкую дорогу в светлое будущее. Только, боюсь, решать надо прямо сейчас. Ну что, подкинете меня до Артюшкина? Можно звякнуть, кстати?

Я встаю и поворачиваю к себе телефонный аппарат, стоящий на столе. Надеюсь, он у себя. Ну, давай же… Гудки звучат холодно и отчуждённо. Может быть, он на допросе. А может…

— Капитан Артюшкин, — раздаётся после десятого гудка его прокуренный голос, и мне кажется, из отверстий телефонной трубки начинает выходить табачный дым.

— Анатолий Семёнович, здрасьте. Это Брагин. Можно к вам подбежать на секундочку?

Он обрушивает на меня лавину матерщины.

— Ой-ёй, я всё понял, — усмехаюсь я. — Минут через десять буду.

— Чего там? — спрашивает Куренков.

— Да, похоже, прилетело уже. Злой, как собака. Матерится. Может бухнул, не знаю. Ещё