Четыре письма о любви - Нейл Уильямс

– Спасибо. Я уверен – пирог просто замечательный.

Мьюрис принялся за еду, и атмосфера в кухне понемногу сделалась менее напряженной. Наконец он сказал:

– Ты не будешь возражать, если вечером мы втроем сходим в паб Комана… ненадолго? Люди хотят видеть Шона, не можем же мы прятать его бесконечно. Да и ты тоже могла бы пойти с нами – тебе не мешало бы развеяться.

– Нет уж. – Маргарет на мгновение разжала зубы, отпустив закушенную губу. – Идите без меня, так вам будет веселее. Только возвращайтесь не очень поздно, ладно?..

– Ладно. – Мьюрис поднялся и отер с губ крошки тыльной стороной ладони. – Пирог был преотличный, миссис Гор, – добавил он, протягивая ей пустую тарелку. – Как всегда.

Маргарет не могла бы сказать, в котором часу она услышала, как гравий садовой дорожки хрустит под ногами возвращающихся мужчин, но звезды на небе светили уже во всю силу, а море крепко спало. Звук шагов звучал для нее как сигналы азбуки Морзе, и Маргарет сразу поняла, что домой их привела радость, а не печаль. Притворяясь спящей, она отвернулась от двери, поэтому когда ее муж, держа башмаки в руке, вошел наконец в спальню, он решил, что она крепко спит, и не стал ничего говорить. Вот он сел на край кровати, и исходящий от него запах виски и табачного дыма волной пронесся над ней к открытому окну. Маргарет лежала абсолютно неподвижно, напряженно прислушиваясь к шороху его движений, и, пока Мьюрис не уснул, пыталась понять, догадался ли он, что происходит с Никласом. Увы, его возня ничего ей не сказала. Спустя несколько минут она шепотом окликнула мужа, и, не получив ответа, выскользнула из постели. Несколько секунд она стояла неподвижно, глядя при свете звезд на свернувшуюся клубком фигуру: Мьюрис Гор все еще был в брюках и в жилете, одна рука с растопыренными пальцами свесилась с кровати, словно ловя сны.

Выйдя из спальни, Маргарет ненадолго остановилась в темном коридоре. Поднимающийся от пола холод проникал, казалось, в самые кости, и она, стараясь наступать только на пальцы, медленно и бесшумно двинулась дальше, пока не оказалась перед дверью комнаты гостя. Уж он-то не спит, в этом она была уверена. Сколько бы Никлас ни выпил в баре, сейчас, оказавшись в одиночестве в спальне Исабель, он не мог не вспомнить запах роз. Затаив дыхание, чтобы ничем себя не выдать, Маргарет наклонилась к двери, но не услышала ни звука. Ничего!.. Лишь несколько мгновений спустя ее ухо уловило тихий шорох карандаша или ручки, стремительно бегающей по бумаге.

Отступив от двери на полшага, Маргарет снова задышала. Никлас пишет. Ну конечно!.. Ей следовало бы догадаться раньше: этот юноша относился к тому типу людей, которые, испытав сильное чувство, пытаются утопить его в бесполезных словах. Но на этот раз слова не помогут, она знала это твердо. Любовное письмо, которое писал Никлас, способно было только сильнее раздуть бушевавший в его груди огонь.

И, окончательно уверившись в своей первоначальной догадке, Маргарет прокралась по коридору обратно. Никлас был влюблен, и, входя в спальню, она уже перебирала в уме многочисленные варианты того, что́ тут можно было предпринять. Со всеми предосторожностями, словно укладывая в мягкий футляр драгоценную фарфоровую чашку, Маргарет легла на простыни рядом с мужем, но заснуть не могла. Она знала, что Никлас, конечно, тоже не спит, и гадала, спит ли сейчас Исабель. Звезды за окном совершали свой извечный круг по небосводу, а Маргарет глядела на них, и ей казалось, будто она видит перед собой горе и безнадежность романтической любви, грустную сказку с несчастливым концом, в которой лунный свет неуклонно тускнеет, превращаясь в неизбывное однообразие серых будней, волшебство и очарование проходят слишком быстро, а слова надежды, молодости и отваги звучат насмешливым эхом, отразившимся от низких звезд. Исходящие из комнаты гостя волны бесконечного томления и печали Маргарет ощущала почти физически, ощущала как свои, и поэтому нисколько не удивлялась тому, что по ее щекам катятся слезы и что в воздухе спальни явственно чувствуется горьковатый аромат сломанных розовых стеблей. Она знала, что́ пишет в своем письме Никлас, словно это ее рука выводила на бумаге строку за строкой. Летели часы, но ее уверенность в том, что он продолжает свой безнадежный труд, становилась только крепче. Маргарет отчетливо представляла себе, как молодой человек глядит за окно в темнеющую морскую даль и видит перед собой лицо Исабель – и то и дело сглатывала застрявший в горле комок, похожий по ощущениям на лепесток розы, но ни разу не позволила себе даже подумать о том, что эта история может иметь счастливый конец. Нет, говорила она себе, эта любовь не принесет ничего, кроме горя, и она, Маргарет Гор, обязана сделать все, чтобы его уменьшить. А сделать это она могла, только положив конец опасному чувству – и как можно скорее. Про себя она решила, что будет лежать без сна столько времени, сколько Никлас будет писать, но за несколько секунд до того как Киан Блейк первым на острове отворил свою дверь, чтобы взглянуть на предрассветное море, Маргарет незаметно соскользнула в уютный, прозрачный сон и лежала, безмятежно улыбаясь, когда Никлас закончил свое первое письмо к Исабель и, выйдя из дома, спустился к побережью и стал ждать, пока миссис Харли отопрет двери почты.

2

Переход от сна к бодрствованию был очень быстрым. Стремительным. Только что Маргарет была в каком-то за́мке, возле узкого стрельчатого окна, под которым кто-то стоял, а через мгновение она уже открыла глаза и увидела перед собой заросшее, расплывшееся лицо мужа, на котором не сохранилось почти никаких следов красоты, которой он отличался в юности. Это не было для нее сюрпризом, но во сне его лицо выглядело совершенно иначе, и из постели она выбралась, чувствуя странное беспокойство. Утро уже наступило, подул ветерок, и стоящие у причала лодки слегка покачивались, стукались бортами и недовольно поскрипывали.

Но стоило ей выйти в коридор и увидеть, что дверь комнаты Исабель распахнута настежь, как ее сердце тревожно забилось. Где он?! В ванной было пусто, Шон еще спал. В кухне?.. Нет, он куда-то ушел… Маргарет снова бросилась к спальне Исабель и вошла внутрь. Не давая себе ни секунды на колебания, она приступила к лихорадочным поискам письма, но его нигде не было. Все в комнате выглядело так, как и должно было выглядеть: Никлас не уехал, даже ручка и бумага лежали на столике возле кровати, а в воздухе витал еле заметный, но неистребимый запах падалицы, и только письма нигде не было. Господи, который час-то, спохватилась Маргарет. Куда он мог уйти в такую рань?

– Мьюрис!!.

Догадка сверкнула у нее в голове словно молния, и Маргарет в одно мгновение повернулась к выходу. Секунду спустя она уже была в своей спальне и торопливо срывала с себя ночную рубашку, тогда как Мьюрис только пошевелился. Слегка приоткрыв глаза, он увидел у окна обнаженную жену и снова уронил голову на подушку, вообразив себя внутри картины Рубенса.

– Мьюрис, вставай! Уже поздно. Проснись! Эй, ты меня слышишь?.. – Подобрав с пола остывшую грелку, она бросила ею в мужа.

– О господи!.. – воскликнул Мьюрис, словно его ударили, но лица от подушки не поднял.

– Приготовь себе завтрак сам, мне нужно выйти по срочному делу. Слышишь, что я говорю?