Четыре письма о любви - Нейл Уильямс

8

К тому моменту, когда Никлас и Шон добрались до школы, все дети уже высыпали встречать их на улицу. Мьюрис добрался только до двери; он стоял там, подставив мокрое от испарины лицо холодному ветру, и смотрел, как его ученики мчатся вперед, распугивая криками небольшое стадо ослов, труси́вших за новоприбывшими. Дети во все глаза таращились на ноги Шона, но сам он смотрел только на отца. Двигаясь уверенным, но не быстрым шагом, юноша миновал школьную калитку и остановился, только когда между ними было всего футов пятнадцать – и тотчас бросился вперед, когда Мьюрис Гор бурно разрыдался, исторгая из себя многолетнее горе. Ноги его подкосились, и он осел на землю, продолжая вздрагивать всем телом и издавая хриплые вопли, которые заставили умолкнуть галдящих детей. (Едва услышав эти звуки, вдова Лиатайн, топившая дома печь, тотчас отправилась в прихожую, чтобы надеть башмаки.) Для него это было чересчур, просто чересчур!.. Потрясенный, Мьюрис поднял руку и – впервые за много лет – нащупал теплые пальцы сына.

– Я не понимаю… – пробормотал он и обмяк, сморщился, как старая газета. Спереди на его рубашке проступали серые мокрые пятна.

Никлас и Шон помогли ему встать. Тем временем шум и суматоха привлекли внимание жителей острова, и к тому моменту, когда трое мужчин собрались идти домой к Маргарет, у школы уже собралось несколько старых рыбаков, вдов и детей. Им хотелось получить доказательства свершившегося чуда, и они с жадностью разглядывали не только Шона, но и Никласа, а когда те зашагали по направлению к коттеджу Горов, двинулись следом – глухо шепчущаяся на ходу толпа, в которой, словно искорки света во мраке, то и дело вспыхивали счастливые вопли и взвизгивания оказавшихся на свободе школьников. Вдова Лиатайн вышла им навстречу; при этом она старательно втягивала щеки, словно кто-то невидимый хлестал ее по лицу. Шествие напоминало маленький крестный ход, только без креста – толпа островитян и трое мужчин впереди. Мьюрис шел между сыном и Никласом и не чувствовал под ногами земли; каждый шаг он делал предельно аккуратно и сосредоточенно, словно канатоходец. «Я не должен упасть, – твердил он себе, – ни в коем случае не должен упасть, иначе я проснусь. Я должен дойти хотя бы до дома!» В конце концов он поднял руку и взял Никласа за плечо, ибо боялся взлететь слишком высоко над землей. Его глаза все еще были полны слез, и когда он взглянул на мир вокруг, ему показалось, что он весь сверкает и дрожит, словно отражение на воде.

Что это было? Что произошло и как это произошло? И на продуваемой ветром тропе по дороге от утеса к школе, и на пути от школы к коттеджу эти невозможные вопросы трепыхались в мозгу Никласа, словно раздуваемые ураганом простыни. Он был уверен, что ничего не сделал – он не прикасался к Шону и не молился за него; строго говоря, проснувшись поутру в чужом доме, он вообще не думал о юноше или думал о нем очень мало. Вот почему сейчас Никлас был абсолютно уверен, что случившееся не имеет к нему никакого отношения. Это была просто случайность, невероятная, но все же случайность, однако, входя в калитку сада и слыша за собой шаги десятков ног по гравию, он чувствовал, как разнообразные суждения, толкования и домыслы виснут тяжким грузом на его плечах.

Дружно вздохнув, трое мужчин подошли к крыльцу и уже собирались постучать, когда Маргарет Гор распахнула дверь и высоко вскинула руки с зажатым в них одеялом Шона, которое она собиралась хорошенько вытряхнуть. В следующее мгновение одеяло вырвалось у нее из рук и, подхваченное ветром, скрылось из виду, а она, потрясенная до глубины души, так и осталась стоять на пороге, глядя на собравшуюся в саду толпу.

– Мама, – произнес Шон, когда Маргарет, шагнув навстречу его протянутым рукам, заключила сына в такие крепкие объятия, что его лицо слегка покраснело. Мгновение спустя она, впрочем, отстранилась, громко шмыгнула носом, и, молниеносно втащив всех троих в прихожую, захлопнула дверь и привалилась к ней спиной за секунду до того, как толпа соседей оказалась в доме.

9

Расходиться островитяне не спешили и толпились в саду; отблеск божественного посещения ложился на их головы и плечи, словно пыль или зола. На какое-то время их объединили надежда и вера, но вера не бескорыстная: в глубине души каждый мечтал о своем личном чуде – о выигрыше в Национальную лотерею, об огромной стае заплывших в сети рыб или о том, чтобы на голову врага обрушилась крыша его собственного дома. Вдова Лиатайн пророчествовала как заведенная: мол, ничего хорошего все равно из этого не выйдет, поскольку чудо-то уж слишком странное, неправильное. Что такого сделал с Шоном незнакомец?.. А? То-то!.. Она с довольным видом выдавала одно мрачное предсказание за другим, пока не появился отец Ноуэл – он разыскивал свою экономку, чтобы поинтересоваться, почему сегодня утром она не приготовила ему завтрак.

– Что случилось? – спросил отец Ноуэл.

– Шон Гор ходит своими ногами, святой отец.

– Его вылечил приезжий из Дублина.

– Верно, верно, вылечил! Так и есть!

Священник попытался утихомирить прихожан и даже махнул рукой в направлении калитки, без особой, впрочем, надежды, что они послушаются. Отец Ноуэл был человеком спокойным и тихим; больше всего он ценил тишину, и происшествие в приходе не на шутку его встревожило. От беспокойства у священника даже закололо в животе, словно там каким-то образом оказался пакетик со швейными иглами. Ох уж мне эти чудеса, думал он. С ними всегда столько мороки, что и худшему врагу не пожелаешь! Уж лучше бы они происходили не здесь, а в Голуэе, чтобы с ними разбирался епископ, но нет – почему-то чудеса всегда случаются в таких вот удаленных местах в самой глуши. Ах ты боже мой, что же делать-то?.. Его чисто выбритый подбородок защипало от соленого ветра, и священник мимолетно подумал, что новые лезвия, которые он купил в лавке О’Гормана, оказались не особенно хорошими.

– Пожалуйста, выйдите отсюда сейчас же, – сказал он своим верным прихожанам. – Вы все должны выйти отсюда. Отправляйтесь по домам, да поживее, а я… – Тут он запнулся, не зная, что сказать дальше – слова застряли у него внутри, словно зацепившись за те самые швейные иголки. – В общем, идите, – закончил отец Ноуэл после небольшой паузы. – А я тут выясню, в чем дело.

Понемногу, очень медленно, островитяне покинули сад Горов, но домой не пошли. Словно волна, раз за разом накатывающаяся на берег, они снова прихлынули к ограде, как только отец Ноуэл повернулся к ним спиной, чтобы постучать в дверь. Ох уж эти чудеса, снова подумал он. Да и семейство Горов никогда не внушало ему доверия – от них можно было ожидать чего угодно…

Не оборачиваясь, священник решительно толкнул дверь; меньше всего ему хотелось видеть, как сходит на нет его власть над людьми, которые начали понемногу снова просачиваться в сад, чтобы видеть все как следует. На мгновение отец Ноуэл даже вообразил себя олицетворением порядка, человеком, который появляется в критические минуты, чтобы направить события в правильное русло, – и продолжал стоять очень прямо, упираясь рукой в дверь. Но дверь не открывалась, и он постучал снова, на этот раз громче. Уж конечно, рассуждал он, в доме сейчас очень шумно, все взволнованы, перевозбуждены и не слышат стука. Отец Ноуэл и сам был взволнован; он даже несколько раз переступил с ноги на ногу, пытаясь справиться с колющим ощущением в животе, однако по-прежнему старался не оборачиваться на собравшихся позади рыбаков и детей. Ветер трепал его брюки, дым очага, горевшего в доме, делал воздух таким же серым, как море, и священник, поглядев вверх, подумал, что все случившееся – одна из шуток Бога. Или одно из Его испытаний. О да, так оно и есть! Нужно только немного подождать и постучать снова. Нужно быть терпеливым.