Странные вещи - Эли Браун

– Как ты нас назвала? – Штопальщица в недоумении уставилась на нее. – Что за поведение, где твои манеры?

– Я училась манерам у Константина Элкина.

В гроте воцарилась звенящая тишина. Даже гнусы, державшие Пресноводную гадюку, замерли и подняли головы.

– Это… – сказала Штопальщица, склонив голову, словно услышала издалека тихую мелодию, – это имя нам известно.

– Еще бы. Ведь ты была за ним замужем.

Штопальщица замерла, и гнусы, почувствовав перемену, ослабили хватку. Гремучая гадюка вырвалась и бросилась назад, к Клевер. Как только она заползла девочке на плечи, та почувствовала, как к ней возвращаются силы. Она встала и стряхнула ошеломленных гнусов.

– Это же я, мама. Твоя дочь, Клевер. Раньше, чем гнусов, раньше, чем Сюзанну, ты сотворила меня. Я пришла получить ответы.

– Не может быть, – прошептала Штопальщица. – Наша Клевер совсем еще крошка, она едва начинает ходить.

– Так было тринадцать лет назад, – возразила Клевер. – Я выросла.

– Так долго? Возможно ли? – Минивер посмотрела в лицо дочери затуманенными глазами. – Но Константин умер той ночью…

– Отца застрелили браконьеры всего несколько дней назад.

– Я думала, мы потеряли его в огне… – Минивер вздрогнула, черты ее исказились от горя и замешательства. Лицо исказилось, разбилось, как упавшая тарелка, горе и гнев, слившись, превратили его в нечеловеческую маску. Штопальщица взвыла, как зверь, пойманный в капкан. Голос тоже расщепился надвое, и на миг Клевер смогла расслышать обе части ведьмы по отдельности: одну живую и ничего не понимающую, другую – мертвую, но помнившую всю боль. Минивер закачалась и едва не рухнула без чувств. Поддержав ее, Клевер поразилась, до чего легкой, невесомой оказалась женщина – будто и не человек вовсе, а несколько птичьих косточек, перевязанных пряжей.

Прикоснувшись к матери, Клевер одновременно почувствовала и пересушенную мертвую кожу ее сшитого тела, и мягкое живое тепло – два тела непостижимо слились, как плохо сросшаяся кость. Сердце Клевер переполняла жалость.

– Бедный Константин, – прошептала Минивер. – Он ненавидел беспорядок… Неужели это ты? Видеть тебя – это как живая вода для нашего иссохшего сердца.

– Мы не погибли в огне, – повторила Клевер. – Мы оба выжили.

– Мы учинили такой беспорядок, – всхлипнула Минивер. – Настоящий хаос.

– Ты расскажешь мне, что тогда случилось?

– Как можем мы рассказать? – заколебалась Минивер. Потом взяла с рабочего стола Перчатки из телячьей кожи и надела одну на левую руку. Другую она передала Клевер. – Смотри сама.

Перчатка была липкой, а на кончиках пальцев у нее были дырочки. Возможно, Клевер читала когда-то о Перчатках в журнале, но не могла вспомнить, каково их действие. Стоявшая позади нее Несса схватила со стола масляную лампу и с ее помощью пыталась отогнать обступивших их гнусов.

Клевер глубоко вздохнула, надела Перчатку – и шахта исчезла.

Клевер очутилась в тихой комнатке с цветными оконными стеклами, сквозь которые лился розоватый свет фонарей Нью-Манчестера. Витраж изображал кролика в яйце – символ Общества.

Минивер Элкин – молодая и очень красивая, несмотря на грязный фартук поверх блузки – стояла на коленях у латунной клетки. Клевер видела все это словно во сне, но понимала, что это не сон, а прошлое. Их прошлое.

На столах за спиной Минивер было множество предметов, расставленных как в аптеке. Перо, привязанное к качающемуся Маятнику, чертило на листе бумаги беспорядочные каракули. К Музыкальной шкатулке кожаными ремнями была привязана Подкова. На дне металлической миски с кипящей водой лежал раскаленный Уголек. Клевер узнала его – это было сердце Цапли. В кипятке весело плавала Лягушка тускло-желтого цвета – видно было, что она чувствует себя не хуже, чем в прохладном весеннем пруду. Уголь, хотя и был погружен в воду, продолжал гореть. Лягушка, хотя вода и кипела, не думала умирать. Минивер Элкин занималась изучением этих чудес.

Большое, в полный рост, зеркало было задрапировано простыней, а рядом стояла детская кроватка с бортиками из деревянных реек. В кроватке лежала маленькая Клевер и сосала деревянную ложку, время от времени протягивая ручки к маме.

Вошел Константин, красивый и стройный, как молодой кот, с черными как смоль волосами и в новом пальто с бархатной отделкой.

– По моим подсчетам, ты не спала трое суток, – сказал он.

– Посплю, когда закончу этот эксперимент, – рассеянно отозвалась Минивер, вытаскивая из клетки вялого кролика.

– Ты можешь ошибиться, – сказал Константин. – Это небезопасно.

– У меня – диковины, у тебя – болезни. Мы оба рискуем. – Минивер подняла кролика так, чтобы мужу был виден его округлый животик. – Ты восхваляешь хирургов и химиков, но никому из них не удалось бы то, что сделала я. Кролик жив. И ты не можешь этого отрицать.

– Это неправильно, – Константин зашагал кругами по персидскому ковру.

Минивер успокаивающе дотронулась до руки мужа.

– Во время войны ты останавливал кровотечения, а я видела улыбки на лицах политиков. В незапятнанных шелковых одеждах, держа в руках трости с золотыми набалдашниками, они шли в церковь. В сердцах таких людей и зарождаются войны. И они никогда не остановятся.

– Я лечу тело, которое вижу перед собой…

– И не замечаешь всего остального! Мир погряз в страданиях. Сколько уже было выборов, сколько митингов организовали аболиционисты, сколько разных больниц мы повидали – а кругом все то же: война, болезни, рабство, коррупция! А в конце пути смерть, ухмыляясь, ждет, чтобы поглотить все. Почему невинные должны страдать из поколения в поколение, если у нас есть возможность все изменить?

Константин, сжав зубы, кивнул на беспорядок на столе.

– Но это алхимия… колдовство. Дерзость…

– А разве не дерзость поить людей отваром ядовитой наперстянки? – Глаза Минивер умоляли понять ее. – Но в этом яде содержится средство от сердцебиения, и ты используешь его для спасения жизней. Однажды дерзкий хирург впервые вырезал опухоль, впервые ввел лекарство прямо в вену. Да, нужны дальновидность и отвага, чтобы…

– Но это не лекарство! Ты оскорбляешь природу.

Малютка Клевер уронила ложку сквозь рейки и захныкала, пытаясь достать ее.

– О, природа! Природа подарила нам холеру. Природа подарила нам корь. Чем мы так уж обязаны природе? – Минивер раскраснелась, но говорила медленно и внятно, как с ребенком. – У меня ушли годы на то, чтобы получить ничтожно малое количество Нити. Пестик смог бы лечить болезни, но я открыла секрет того, как преумножить его силу. Этого кролика нельзя убить никакими средствами. Я говорю о том, чтобы покончить с самой смертью, Константин. Возможно, я не сумею построить мост целиком, но кто-то же должен заложить первый камень.