Странные вещи - Эли Браун

– Он сохранил их. Отец. Ты не знаешь почему?

Минивер взяла часы дрожащей рукой.

– Это был самый первый подарок, который мы ему подарили, когда он за нами ухаживал. Наш красавчик Константин вечно опаздывал. Нашему отцу это не нравилось в будущем зяте. Мы сказали Константину:

– Теперь у тебя есть часы. И нет оправданий.

– Celeritatefuncta, – сказала Клевер. – Не опаздывай.

– Часы прослужили ему всего три недели, а потом разбились во время стычки с индейцами. Больше они никогда не ходили.

– Он носил их при себе до самой смерти, – сказала Клевер, – И тебя он всегда носил с собой. Не знал, как тебя спасти, но никогда не отпускал от себя. Что случилось после пожара?

– Это было… как пробудиться от кошмара только для того, чтобы увидеть, что он все еще продолжается. Мы убежали от огня. Мы раскололись надвое, одна заблудилась, а вторая умирала. Поэтому мы лечились своим собственным, несовершенным способом. Мы отправились искать тебя. Бродили. Создавали помощников. Мы делали их только для того, чтобы найти тебя… и чтобы собирать ингредиенты для Нити, чтобы делать новых помощников… и найти тебя… найти Лягушку…

– Не только это, – мягко сказала Клевер. – Еще ты сделала Блоху.

Лицо Минивер еще сильнее исказилось, на нем проступила ярость, сменившаяся печалью.

– Да, мы сделали Блоху. Для него. Но мы слишком устали, чтобы мстить.

Внезапно она побледнела и покачнулась. Клевер подхватила ее. Лицо Минивер менялось в свете фонаря, она снова не узнавала девочку.

– Это я, Клевер. Твоя дочь.

Облегчение объединило два лица Минивер, и Клевер увидела, что радость исцелила ее, всего на миг, а потом его части снова разлетелись, как стайка мальков.

– Я не могу снова потерять тебя, – простонала Минивер.

– Мы отвезем тебя домой, – сказала Клевер. – Начнем тебя лечить.

– Нас не вылечить. Посмотри на нас! Только жажда встречи с тобой поддерживала нас. И на этом мы… я хочу остановиться, глядя на тебя, моя бесценная, моя прекрасная дочь.

– Мы найдем лекарство…

– Больше никаких экспериментов. Больше никаких безобразий. Я устала, милая Клевер. Так устала. Наконец-то я получила то, чего хотела, позволь мне оставить это себе. Я нашла свою девочку.

Из скорлупы Ореха в кармане Клевер донеслись приглушенные звуки выстрелов. Уиллит был еще жив. Он забрал у Гриба вторую скорлупку, и, судя по звукам, поблизости разгоралась битва.

– Они едут сюда ради диковин, – сказала Клевер. – Что мы можем сделать?

– Что нам осталось сделать? Я уже все закончила, – и Минивер сползла на пол. – О, детка, можно мне поспать? Сделай мне такое одолжение, хорошо?

Минивер снова приподняла волосы, показав странную серьгу из синей Нити.

– Можешь ее выдернуть? Ради меня. Ты уже избавила меня от лихорадки, открыла мне глаза. Умная и храбрая, изумительная девочка. Это больше, чем заслужила твоя мать. Я не хочу снова стать… не хочу снова запутаться. Хочу ясно сохранить в памяти твое лицо.

Клевер сжала Нить между пальцами, но не могла заставить себя ее выдернуть. От горя у нее перехватывало дыхание.

– Когда мы привезем тебя домой… – она разрыдалась.

– Мой дом здесь, – Минивер коснулась сердца Клевер. – Зеркало никогда не отпустит меня. Языки пламени… Нить… навсегда. Ты должна сделать это для меня.

– Не могу! – Руки Клевер дрожали.

– Освободи меня.

И тут твердая рука Константина тоже взялась за Нить, его безмолвная сила поддержала Клевер. Всхлипнув в последний раз, Клевер наклонилась и поцеловала мать в лоб.

– Такой беспорядок, – вздохнула Минивер.

– Не волнуйся. Мы все здесь уберем, – пообещала Клевер сквозь слезы. – А теперь отдыхай.

Клевер выдернула Нить из уха Минивер. Изуродованное, сшитое из кусков тело исчезло первым, и на какое-то благословенное мгновение на руках дочери осталась одна, цельная, необгоревшая Минивер. Потом и она растаяла, рассеялась, как лунный свет в стакане воды. Клевер уронила на колени пустые руки, а пещеру осветили оставшиеся от ее матери слабые отблески, легкие, как семена одуванчика на ветру.

Клевер тяжело опустилась на пол пещеры, и на мгновение вокруг стало так тихо, как и должно было быть в самом сердце горы. Потом гнусы, которые, когда Минивер исчезла, застыли как мертвые, стали трястись и стонать, скорбя о своей повелительнице.

– Клевер, – с тревогой в голосе окликнула Несса.

– По воскресеньям мы с отцом обычно ужинали с вдовой Хеншоу, – заговорила Клевер. Воспоминания так и полились, вместе со слезами. – Они вечно обсуждали, что делать при тяжелой беременности.

Несса помогла ей подняться, и Клевер продолжила:

– В тот вечер мы ели суп из белой фасоли с соленой свининой, оладьи из кукурузной муки, салат из горчичной зелени с тутовым уксусом. Я наелась до отвала, забралась под стол и уже начала засыпать, но тут услышала, как вдова шепчет: «Должно же быть средство. Если она еще жива, где-то там…» А отец тогда сказал: «Я спас то, что можно было спасти. И не стану рисковать тем, что осталось». Я долго ломала голову, но так и не догадалась, о каком пациенте они говорили. – Клевер рассмеялась сквозь слезы, как в горячке.

Гнусы засуетились и, похрюкивая и чирикая, стали разбегаться по темным углам.

– Нам нужно уходить, – сказала Несса.

– Ты не понимаешь? – Клевер вскинула голову. – Отец знал, что Штопальщица – это мама.

– Он должен был сказать тебе.

– Но это такое блаженство – засыпать под потрескивание огня, чувствуя запах свежего хлеба, слыша тихие голоса. Я чувствовала себя в безопасности! Папа не держал меня в неведении. Он берег меня от ужаса. Он выстроил эту безопасность ради меня и боролся за нее изо дня в день.

Несса потащила Клевер к лестнице, ведущей в главный туннель, а гнусы тем временем начали клубиться в темноте, словно надвигающаяся буря. Там, во тьме, они шептались и выли на разные голоса.

– Теперь я понимаю. Я, наконец, поняла, что случилось с моей семьей.

Звуки войны из скорлупы Грецкого Ореха становились все громче. Клевер упала на колени. Ее обуревали слишком сильные чувства: облегчение от того, что она, наконец, узнала. И горе от потери едва обретенной матери. Девочке казалось, что она и сама расколота и разваливается на части.

– Тебе нужно с ней попрощаться, – решительно сказала Несса и сунула саквояж Клевер в руки. – Ты успокоила ее душу. Никто другой не мог этого сделать. Может, потому она и искала тебя. А теперь, Клевер, нам пора идти.

Взгляд Клевер был прикован к рабочему столу матери, шедевру безумия и беспорядка. Взяв в руки Пестик, она осмотрела его.