Кавказская слава - Владимир Соболь

— Русские офицеры тоже иногда носят шелковые одежды.

Валериан сузил глаза. Измаил-хан намекал на пристава, представителя русской власти в Шекинском ханстве. Он должен был приглядывать за порядком в этой части Российской империи, но, видимо, несколько рулоном ткани отводили его глаза в сторону. И все-таки правителю Нухи не следовало говорить об этом открыто.

— В своих действиях майор Пономарев отчитается передо мной сегодняшним вечером. И прежде всего я спрошу его, как живут, в чем нуждаются семейства несчастных узников, которых держал в подвалах Измаил-хан.

Не самый сильный удар, но вполне убедительный. Алексей Петрович Ермолов, объезжая закавказские земли, получил множество прошений от пострадавших текинцев — армян, евреев, да и татар. И приказал Измаил-хану разместить всех искалеченных им людей в своем же Нухинском дворце, пока не сумеет обеспечить их самих и семейства. Повторять же два раза командующий не любил, о чем стало известно всем от Кубани и до Аракса.

Измаил-хан наполнил пиалу до краев и с жадностью выпил. Покосился на Мадатова, достал из-под одежды небольшую стеклянную фляжку и с жадностью присосался губами к горлышку. Сделал два длинных глотка, спрятал сосуд с запретной жидкостью и повернулся к Мадатову:

— Я сам отберу лучших моих храбрецов. Ты сказал — дне сотни? Две с половиной придут завтра к твоим шатрам…

II

От Нухи Мадатов повернул на восток, в сторону Шемахи, надеясь обмануть наблюдателей. Он знал, что Измаил-хан пошлет человека в Чикиль-аул, предупредить о наступлении русских. В сообщении, он был уверен, коварный шекинский правитель сообщит Абдул-беку, что пехоты и артиллерии у русских мало, набранная в ханствах конница ненадежна. Есть возможность, уверит дагестанца Измаил-хан, разбить самонадеянных и доверчивых русских, убить несколько сотен солдат, офицера, захватить в плен генерала и два орудия.

К вечеру они дошли до реки Гокчий, а там проводник повел их прочь от дороги, на север, в горы. В ущелье их уже ждали. Полковник Романов выехал навстречу князю с казачьим конвоем:

— Как было приказано, ваше сиятельство. Мой батальон, две роты Троицкого полка, три сотни линейцев и шесть орудий. Дошли все. Подъехали люди из Карабаха, из Ширванского ханства. Я послал их по ущелью повыше, чтобы ночью вдруг не ушли.

Валериан улыбнулся и с удовольствием пожал руку полковнику. Теперь у него было тысячи две мушкетеров и гренадер, восемь орудий и около тысячи конницы. Многовато для одного Абдул-бека, но Чикиль-аул Ермолов назначил ему только первым пунктом маршрута к Каспийскому морю. Пришедших с ним текинцев он тоже отправил за татарскими сотнями, не надеясь на их исправность и твердость. А за горами, решил он, они не осмелятся на прямую измену. Тем более, когда поймут, что цель похода не бедный горный аул, а богатые города приморской Табасарани.

Они вышли еще затемно, но смогли стать на отдых только к полуночи, когда прошли малоизвестный даже в этих местах перевал — узкую длинную щель, промытую в незапамятные времена водой, стекающей с гор по обе стороны хребта.

На следующее утро Мадатов опять разделил отряд. Большую часть его все тот же Романов, не торопясь, повел кратчайшим путем вниз. Валериан же отобрал лучших, самых проворных и сильных, кого высмотрел накануне, и пошел через отрог, в соседнее ущелье, откуда, уверили его, можно подобраться к Чикиль-аулу.

Ущелье оказалось настолько узким, что отряд вытянулся в длинную нитку, по три-четыре человека рядом. Лошади с трудом тянули орудия по камням, им помогали прислуга и солдаты, назначенные в прикрытие. Конницу Мадатов разделил, частью пустил в авангарде колонны, частью оставил сзади, чтобы не так отдавалось в горах эхо сотен подков.

Как только ущелье расширилось, проводник опять повернул в другое, также продолбленное давно пересохшим ручьем. Мадатов поехал прямо за ним, объяснив внятно и твердо: «Наведешь на засаду, первая моя пуля тебе…» Он смотрел в спину и думал, что, случись рядом Фома, тут же распознал бы, честно отрабатывает обещанные деньги незнакомый ему человек или скрывает под черной буркой такого же цвета сердце.

Проводник оказался отменно честен. Они перевалили еще один отрог, где пушки пришлось спускать по осыпи на руках и веревках, потом поднялись по краю расселины, казавшейся в сумеречном свете почти бездонной, и там уже открылся аул.

Около полутора сотен саклей прилепилось к склону горы. Издалека казалось, что каменные домики стоят друг у друга на крыше. Ниже аула виднелась неширокая плоскость, на которой мигали костры, меж которых мелькали вооруженные люди.

— Бек знает, что мы идем. Позвал помощь из соседних аулов. Сложили каменные завалы. Вывел мужчин и отослал семьи. Это хорошо.

— Чем хорошо? — также шепотом спросил горца Мадатов.

Они вдвоем, три казака и Корытин с десятком людей осторожно пробрались вперед, разглядеть, чем занят противник.

— Не будут упрямиться. Выбьешь из-за завалов — и убегут или сдадутся. Если женщины останутся, мужчины будут драться за каждую саклю. Они ждут тебя завтра и с другой стороны. Так, как я вывел тебя, русские здесь еще не ходили.

«Русские вообще здесь еще не ходили», — подумал с гордостью Валериан и потянул проводника вниз.

Его план сработал так, как он и предполагал. Абдул-бек знал, что сюда двигается несильный отряд, и приготовился встретить его перед аулом. Две роты пехотинцев, две пушки, конница, уже готовая бежать при первых же выстрелах, — все обещало еще одну громкую победу владельцу Чикиль-аула.

Мадатов привел сюда вдвое больше орудий и пехотинцев, да взял не шекинцев, а сотню казаков и всадников из Карабаха, на которых знал, что может вполне положиться. Оставалось не нашуметь.

В темноте они затащили пушки на площадку, удобную для стрельбы, и оставили до утра с мушкетерским прикрытием. Костров не палили, люди согревались прижимаясь друг к другу, набросив сверху развернутые шинели.

Утром, только солнце чуть осветило гребень хребта, разом рявкнули все четыре орудия. Вверх и в стороны полетели камни, куски разорванных тел, закричали раненые, заметались живые, ошарашенные неожиданным нападением. Дважды еще ударили пушки, затем под прикрытием тумана и дыма пошла, уставив штыки, пехота. Из-за садов, прижавшихся к аулу, вынеслась было дагестанская конница, но ее встретили казаки и карабахцы.

Через час дело было закончено. Всадники окружены и изрублены, каменные завалы очищены, пленные обезоружены и согнаны на середину плоскости под прицел орудий и ружей охраны. Только десятка два конных сумели вырваться из кольца и ушли по совершенно немыслимой круче, где непривычный глаз и вблизи с трудом может узнать тропу.

Валериан вложил саблю в ножны и поехал к пленным. На первый взгляд их было более полутора сотен. Еще несколько десятков тел лежало у разбитых завалов. Несколько раз он с неудовольствием замечал убитых солдат и казаков. Корытин встретил его, откозырял:

— Сто семьдесят пленных, ваше сиятельство. Тридцать четыре убитых. Двадцать семь тяжелораненых — мы их стащили к деревьям, пусть наш лекарь посмотрит. Хотя, думаю, больше половины умрет. Наши потери — пять убитых солдат, семеро раненых, двое из них тяжело, сами идти не смогут, придется нести. Казаки потеряли двоих, еще четырех татары. Совсем потеряли. Остальные в седле удержатся.