Кавказская слава - Владимир Соболь

— Хорошо. Поздравляю вас, штабс-капитан. Когда вернемся, составим представление о производстве.

Довольный офицер еще раз откозырял и пошел впереди. Валериан думал, что и ему следует радоваться легкой победе, но оставалась еще одна неприятнейшая, но обязательная часть дела.

Плотную толпу горцев окружало двойное кольцо оцепления. Солдаты взяли ружья «на руку», уставив штыки так, что никому не могло прийти в голову кинуться напролом. Другие роты уже строились фронтом к аулу, конница съезжалась к назначенному ей месту, хотя глаз Мадатова углядел и казаков, и татар, мелькающих наверху рядом с саклями. «Война себя кормит» — вспомнилась ему присказка Земцова. Он окликнул Корытина:

— Пошлите два взвода по домам, пусть соберут продовольствие. Зерно людям, сено и овес — лошадям. Много не будет, но что есть — наше. И скажите, — крикнул вдогонку заторопившемуся майору, — пусть другими трофеями не увлекаются. Все равно выбросят по дороге.

Конвоиры расступились, пропуская его внутрь кольца. Поручик Носков, придерживая подвешенную на ремне руку, предупредил озабоченно:

— Осторожнее, ваше сиятельство. Мы их, разумеется, обыскали, но кто же знает — вдруг у кого-то нож в лохмотьях припрятан.

Мадатов остановил коня, только когда тот грудью уперся в попятившихся пленных. Помолчал, оглядывая сверху людей, избитых, униженных, оглушенных своим поражением.

— Кто из вас Абдул-бек? — спросил, наконец, не особенно напрягая голос.

Проводник, державшийся у правого стремени, перевел вопрос. Голос его, хотя и приглушенный лопастями башлыка, звучал достаточно внятно. Валериан отметил, что понимает слова горского языка, мог бы, наверное, объясниться с жителями аула и сам, но сейчас лучше воспользоваться услугами толмача. Победитель не должен разговаривать с побежденными напрямую.

Никто не отозвался, и проводник повторил ту же фразу. Тогда, отодвигая стоящих в первых рядах, к Мадатову выбрался высокий старик. Лицо его пачкала засохшая кровь, черкеска была разорвана, видимо, ударом штыка. Он прямил спину, а ладони засунул за кожаный пояс, туго перетянувший еще тонкую талию.

— Абдула ищешь? — спросил он по-кумыкски, на языке на котором могли общаться горцы разных родов, племен и наречий. — Он далеко.

— Где он? — сипло крикнул толмач, задыхаясь под башлыком; он обмотал голову, чтобы по возможности остаться неузнанным; может быть, среди сражавшихся были люди его селения.

— Я не буду разговаривать с человеком, у которого не вижу лица, — степенно произнес старик, задирая голову и глядя прямо в глаза русскому генералу.

Валериан с трудом подавил улыбку. Старик ему нравился.

— Ты можешь говорить со мной. Скажи, в какую сторону ускакал Абдул-бек.

— Ты не догонишь.

Стоящий рядом солдат, не разбирая слов, по тону понял, что старик противоречит их князю, и замахнулся прикладом. Мадатов успел удержать его руку. Горец не шелохнулся, только еще более выпрямился и отвел руки за спину.

— Тогда скажи мне, где стоит дом Абдул-бека?

Старик молчал. Валериан заговорил снова:

— Если я прикажу разобрать все сакли аула, среди них окажется и дом Абдул-бека.

Старик подумал, потом освободил одну руку, отвел направленный в него штык и пошел прочь из кольца. Мадатов сделал знак, чтобы его не останавливали, поехал следом. За спиной Носков прокричал команду, и десятки подошв зашлепали по каменистой земле.

Узкая улочка вела круто вверх, но старик поднимался ровным шагом, нисколько не замедляясь. Солдаты заметно отстали, только привычная лошадка Валериана успевала за горцем. Примерно на середине старик остановился и показал на забор, облепленный лепешками навоза, частью уже высохшего, превратившегося в кизяк.

— Дом Абдул-бека.

Валериан спешился, накинул поводья на выступ в стене, толкнул ворота, вошел во двор. Теперь уже старик держался сзади.

Сакля бека состояла из двух этажей. Каменную кладку четыре раза перебивали вставки из дерева — под коробками обоих рядов окон, межэтажные перекрытия и, наконец, под самой крышей. Рамы и переплеты украшал тонкий резной орнамент. Такая работа, подумал Валериан, стоила едва ли не больше строительства всего дома. Посетителю сразу становилось понятно, что в этом доме живет человек богатый и знатный. Против входа видна была темная комната, заставленная большими кувшинами. Валериан шагнул внутрь, готовясь отразить нападение, но никого не увидел. В углах лежали топоры, лопаты, кирки, веревки, сплетенные из шерсти, кожаные ремни. Он отступил от кладовой, повернул в соседнюю комнату. В спину уже дышали солдаты.

— Поднимитесь наверх, — кинул Мадатов, не оборачиваясь. — Проверьте, не прячется ли кто. Но ничего не ломайте.

«Пока», — добавил он мысленно.

Старик тоже обходил дом. Подошел к печи, похлопал ее по боку, двинул ногой стопку кизячных лепешек, лежавших рядом. Валериан посмотрел — куда же выходит дым. Трубы не нашел, одно только сквозное отверстие зияло в каменном потолке, вычерненном за десятилетия, а может быть, и века службы. У стены стоял громадный резной сундук. Валериан откинул тяжелую крышку и увидел внутри зерно. «Надо будет сказать унтеру, — отметил он, чтобы успели вытащить».

Старик поднялся по лестнице. Он прощался с домом, это было всем ясно так, что даже солдаты сторонились, пропуская его вперед. На втором этаже слева от балкона располагалась большая жилая комната. Постели сложены были в дальнем от входа углу — тюфяки, одеяла, войлоки. На стенах висели овчинные шубы, небольшие папахи, посуда. Среди них выделились медные подносы, тазы, кувшины. Старик трогал, что было ему, видимо, особенно памятно, слегка касался прочего. У Мадатова защемило слева, у сердца.

Старик ему нравился. Наверное, он был хорошим воином, охотником, хозяином. Возможно, он был хорошим отцом. Валериан подумал, что хотел бы иметь такого отца. Но именно этот старик мог идти с теми, кто убил его собственных родителей тогда, в восемьдесят пятом году. Эта медь, напомнил он себе сам, этот позеленевший от времени таз вполне мог быть среди тех вещей, что повезли продавать в Гянджу медник Григол и его жена Сона.

Мадатов скрипнул зубами.

— Спускайся, старик, — крикнул он по-кумыкски и подозвал унтера: — Камни развалить, дерево и все другое — сжечь. Внизу сундук с припасами — пересыпьте зерно в мешки, нам оно пригодится. Только закончите, возвращайтесь. Мы здесь не задержимся.

Он поднялся в седло, развернул с трудом лошадь на узкой улочке и так же, только теперь вниз, поехал за стариком, мерно вышагивающим по, Бог знает сколько уж раз, отмеренному за долгую жизнь маршруту.

Внизу он заехал вперед:

— Покажи еще, где сад Абдул-бека.

Махнул рукой, и трое солдат с топорами в руках вышли из строя.

Старик прощался с садом, как с домом: гладил каждое дерево, едва не шептал им слова в утешение. Валериан перетирал челюстями свою собственную печаль, но не решался поторопить хозяина, пускай даже и бывшего. Наконец, старик вышел, и солдаты взялись за топорища.