Дети Лавкрафта - Эллен Датлоу

– Ты от него получил, что нужно было?

– Что смог, взял. Этого хватит.

– Скроуфинч – это один из натурщиков Ричарда, – пояснила она, обращаясь к Жюлю.

– Понимаю.

– Он вернулся к использованию натурщиков. Для рисунков с живой натуры.

Ричард фыркнул:

– Живой натуры!

Она изобразила подобие понимающей улыбки и, обойдя Жюля, зашла на кухню. Оценила беспорядок:

– А-а! Ты уже поел.

Ричард пожал плечами, а она переводила взгляд с Жюля и Ричарда на пустую бутылку.

– И оба вы, как я вижу, вина испили. Жюль, вы считаете это разумным? По-моему, я слышала, что с вами в туалете было. Вы уверены, что не ударились головой?

Жюль был уверен и сказал об этом. Она открыла холодильник, достала бутылку «Шардоне».

– Надеюсь, тогда вы не будете возражать, если я присоединюсь к вам.

Ричард указал рукою на свободный табурет. Она достала еще один бокал, свернула горлышко бутылке и щедро налила себе. Ричард сполоснул свой пустой бокал и протянул его за вином. Жюль накрыл свой бокал ладонью, показывая, что ему пока вполне хватит.

– Ну так у вас обоих была возможность поболтать, – сказала она. – Это здорово. Что думаешь, Ричард?

– Какое это имеет значение?

– Имеет.

– Красив, – произнес Ричард. – Мил.

– Думаешь, тебе понравилось бы написать его?

– Не говори глупостей. Она глупости говорит, – обратился он к Жюлю.

– Это так, идея мелькнула, – сказала она. – Это могло бы позволить вам создать что-то вместе. Я собираюсь просить его остаться.

Жюль улыбнулся. Похоже, вот так в этом доме дела делаются – с прямотой, с нарочитой, на грани приличия, откровенностью.

– Благодарю вас, – выговорил он, думая, насколько все это освежающе, потом поднял бокал, словно тост возглашал, и одним залпом выпил все вино и всю скопившуюся муть на дне.

– Еще вина, Жюль? – Она налила ему, не ожидая ответа.

К субботе плечо у Жюля совсем одеревенело, и в тот день она вручила ему повязку на него.

– Придет время, вам надо будет поупражнять его. А пока – покой. Пусть он исцеляет.

Повязка была из ярко раскрашенного куска полотна, казалось, ее вырезали из старой хипповой юбки. Она накинула повязку ему на шею, и с ее помощью он уложил руку в петлю. Больно было отчаянно, но стоило все устроить, как и в самом деле стало легче.

Велосипед его пропал. Он заметил это в пятницу вечером, за день до подаренной повязки, выйдя на парадное крыльцо подышать свежим воздухом, полюбоваться скульптурами, возможно, пройтись (боль во все еще одеревеневшем плече не располагала к езде на велосипеде), отделаться от ужина и прочистить голову от вина. Увы, велосипед пропал, наверное, украли. Он подумал было вызвать полицию и подать заявление о пропаже, но она отговорила, сказав, что, учитывая все обстоятельства, это неразумно.

– Полиция всегда вопросы задает, – говорила она, уводя его обратно в дом, – и, возможно, не на все из них у тебя есть толковые ответы, а ты же знаешь, как они заводятся, когда не получают точный ответ.

Вид у нее при этом был странный, что заставило Жюля заподозрить, что она, наверное, лучше представляет себе, как способна завестись полиция, слыша неверные ответы. Однако что-то в ней поведало ему: не копай слишком глубоко. Так что в субботу вечером, баюкая руку в цветастой повязке, он спросил Ричарда, были ли когда у нее нелады с полицией.

– Не с полицией, – проговорил Ричард. – А вот с законом – были. Можно так сказать. Это давным-давно было.

Жюль сидел на ступеньках в подвал. Ричард присел на несколько ступенек пониже, как делал это, когда поднимался передохнуть от работы. Жюль всего второй раз видел Ричарда после той первой ночи. Студия его располагалась внизу, и он работал. Чаще всего он поднимался выпить вина и объяснял, что поднялся от гордости за себя, что не делает этого день за днем.

– Могу я узнать, какого рода нелады?

Ричард фыркнул.

– Серьезные. Ее убить собирались.

– Убить ее! Что ж такого она… в чем ее обвиняли?

– Она, – проговорил Ричард, – околдовала моего прапрадедушку. Он был женат на другой. Она воспользовалась своим умением и завлекла его к себе, взяла его семя. Моя собственная прабабушка свидетельствовала против нее. И ее должны были повесить.

Жюль задумался на минуту. Потом выговорил:

– Сколько… сколько же ей лет?

– Невежливо, юный Жюль, спрашивать о возрасте дамы. Черт, да ты же даже имени ее не знаешь!

И тут Ричард запрокинул голову и зашелся в хохоте… и Жюль, уловивший наконец-то, присоединился к нему. У обоих перехватило дыхание, и Ричард восстанавливал его, пока Жюль хлопал себя ладонями по коленям и отирал слезы с глаз.

– А ведь я чуть было не купился, – признался Жюль.

Телевизора в доме не было, Интернета тоже. Имелось радио, но оно содержалось в чреве старой, похожей на мебель, аппаратуры в гостиной, и до него было не добраться из-за пары тяжелых резных фигур из мыльного камня на крышке. Единственные имевшиеся книги (с дюжину или около того) хранились в запертом шкафу со стеклами на дверцах в ее спальне: первые издания, пояснила она, когда он спросил.

Все это не имело значения. Скукой Жюль не томился. Да и как он мог бы? Его, заметил он ей в воскресное утро из путаницы простыней, рук и ног, выскоблило начисто. Такого он уже много лет не чувствовал, если вообще когда-нибудь доводилось. То были (и она кивала, искренне соглашаясь с его словами) «святые дары радости».

А в те часы, когда она предоставляла его самому себе, Жюль целиком отдавал себя картинам. Возможно, и были они копиями… зато какими копиями! Он словно бы жил в Музее изящных искусств или даже в Лувре, на фоне величия разворачивавшихся перед ним веков. Жюль мог часами сидеть перед одним полотном, взгляд его прослеживал формы, которые Ричард столь мастерски представлял… общение с искусством, представлялось ему, было таким же совершенным, как и плотское общение, когда она увлекала его к себе в постель.

Глядя на живопись, он думал о том, что толкало Ричарда заниматься копированием на том этапе его карьеры. Во многих его работах, как сам Ричард заметил про свой платный труд в журналах в ночь их первой встречи, было нечто, имевшее отношение к смерти, некий макабрический элемент, однако никоим образом не во всех. Были работы неуемного импрессионизма, копии шедевров кубизма, некоего более современного реализма… и работы на религиозные сюжеты – многие из них изображали юного Христа, играющего под бдительным оком Его матери.

Когда Жюль увиделся с Ричардом в следующий раз (холодным днем, когда дождь с ветром ломились в окна и шумели, раскачивая голые ветви деревьев), он спросил: чем объяснить, что Ричард набрасывался на такие разные стили и эпохи в живописи?