Венский бал - Йозеф Хазлингер

Один немецкий фабрикант, производитель напитков, якобы постоянный гость, купил себе долю во всех рекламных блоках. Да еще поставил условие: у него непременно должны взять интервью. Фирма носит его имя. Я уперся: «А вот этого делать не буду. Это разрушит наш имидж».

Но миллионы – аргумент более чем серьезный. Надо было придумать какой-то выход. Я посоветовался с Фредом. Он меня высмеял. А потом сказал: «Все очень просто. Вы приглашаете в его ложу какого-нибудь путного собеседника, а во время интервью из вежливости упоминаете этого хмыря, сидящего рядом».

Идея мне понравилась. Я позвонил президенту Союза промышленников. Ему польстило, что, несмотря на ожидаемое присутствие столь видных иностранных персон, мы собираемся взять у него интервью. А фабрикант, в свою очередь, был благодарен нам за повышение статуса: как-никак на его фоне в кадре будут мелькать высшие промышленные боссы.

Особое внимание я должен был уделить европейскому контексту. Не хватало важных фигур из Скандинавских стран и Великобритании. Принц Уэльский ответил отказом. Но Фред и тут подсказал хорошую мысль: «Если не разговорить лорда Дарлингтона, то сгодится и его дворецкий, мистер Стивенс».

А кто был мистером Стивенсом королевского дома? Диана Спенсер? Сара Фергюсон? Или принцесса Маргарет? Выяснилось, что все они уже были на балу в Опере, и до сего дня их мучают, прямо-таки терзают воспоминания о нем.

Мишель Ребуассон изначально исходил из того, что у нас в процессе работы не будет недостатка в сотрудниках, если слить мой отдел с отделом светской хроники. Вскоре он понял свою ошибку. Только для того, чтобы интервью звучали как живая речь, требовались переводчики, специалисты по восьми языкам. Иначе вся текстовая часть передач будет набором стандартных английских фраз: «It's nice», «It's a great event», «A wonderful house», «I like music and waltz»[44]и прочей дребедени.

Без этого словесного мусора, конечно, не обойтись, но его количество можно уменьшить умело поставленными вопросами. А для этого мне были нужны не только опытные переводчики, но и толковые репортеры. Я стал набирать персонал из других отделов. Из спортивного главным образом – операторов и техников. Они лучше других знали технические проблемы трансляции столь масштабного мероприятия. К микрофонам я их подпускать не собирался.

Отдел экономической политики должен был позаботиться прежде всего о качественных интервью с политическими лидерами. Я уже включил в сценарий соответствующих журналистов, поскольку в одиночку мне бы не выдержать бесконечной борьбы с пресс-секретарями обоих наших главных персон. Даже то, что они наконец вымучили общий протокол, отнюдь не означало моего избавления от их непрошеного участия. Начались яростные препирательства из-за того, какое из событий, предусмотренных протоколом, надо снимать: краткую беседу бундесканцлера с французским министром иностранных дел или – бундеспрезидента с принцем Кувейта. И то и другое было назначено на один и тот же час и одну и ту же минуту. А тут еще стали проявлять активность пресс-секретари министров, озабоченные – правда, в разумных пределах – тем, чтобы операторы не оставили без внимания лица их патронов. Исключение составляла дама, занимавшая кресло министра по делам семьи. Она лишь высказала скромное желание заполучить в свою ложу супругу американского президента. Поскольку ей самой заявлять об этом не позволял статус, вся надежда возлагалась почему-то на нас.

Зато звезды шоу-бизнеса оказались пугливы, как лани. Никто из них не напрашивался на интервью. Однако, если мы пытались склонить какого-нибудь шоумена к разговору в прямом эфире, можно было не сомневаться: на следующий день позвонит его агент и поинтересуется, о какой сумме идет речь. Оперную певицу Катрин Пети интервьюировал я сам. К тому времени я был так измотан бесконечными совещаниями и телефонными согласованиями, что захотелось глотнуть свежего воздуха. В двойном составе, то есть с двумя камерами, мы вылетели в Базель. Фред сопровождал меня. Это была наша первая совместная командировка. Мои опасения, что это чревато ссорой, оказались напрасны. Фред не только исполнял все, что от него требовалось, но и предлагал необычные ракурсы.

Во второй половине дня мы договорились о встрече с писателем Рольфом Хоххутом. Он все не мог решить, стоит ли ему ехать на бал. И наше появление тоже не прибавило ему уверенности. Писатель не сразу вышел из своего кабинета, и его жена, чтобы скрасить ожидание, предложила нам кофе. Она спросила у Фреда, какой литературой он интересуется, что читает. Потом пришел сам хозяин. Он рассказал, что в Германии ему подложили свинью. Именно тому театру, где чаще всего шли его пьесы, урезали дотацию. Затем Хоххут осведомился об эфирных квотах ЕТВ. Когда мы заговорили наконец о бале в Опере, он спросил:

– А кто еще там будет?

Я перечислил имена тех, кто должен быть наверняка.

– Вот как. Министр иностранных дел Франции, – сказал он, чтобы тут же добавить: – Ну, до де Голля всем этим далеко.

Он все еще не мог принять решение. С одной стороны, ему хотелось дать интервью и появиться на балу, с другой – он не был уверен, что окажется там в подходящей компании. Слишком мало интеллектуалов. И тут он удивил меня вопросом:

– Меня хотя бы примет бундесканцлер?

Рассчитывать на это, конечно, не приходилось.

– Крайски принял бы меня. Он был последним дальновидным бундесканцлером. Все теперешние политики озабочены только тем, чтобы их видели по телевизору.

Я понял, что убеждать его не имело смысла. Но он и не ответил однозначным отказом. Мы записали краткое интервью с ним, где речь шла о его отношении к Вене и о пьесе, над которой он работал. Фред улегся с камерой на пол, что при таком ракурсе придавало моему собеседнику довольно импозантный вид.

Прощаясь, я сказал:

– Если вы не сумеете прибыть на бал, господин Хоххут, я использую это интервью в какой-нибудь другой передаче.

Мне показалось, что он вздохнул с облегчением.

Совершенно иной оказалась встреча с Катрин Пети. Во время вечернего спектакля мы сняли кое-какие эпизоды из «Травиаты», а потом взяли у певицы интервью в ее гримерке. Я бы с удовольствием заснял, как она снимает грим, но она воспротивилась. Она мечтала о публике Венской оперы. Как выяснилось, ее пригласил на бал предприниматель Рихард Шмидляйтнер. Я высказал предположение, что парижское бюро оплатит ей рейс.

Вероятно, никто из гостей не заставил так поволноваться в начале прямого эфира, как Катрин Пети: только она, одна из всех, кто дал твердое обещание, так и не появилась. В согласованное с ней время, где-то в ноль сорок, я прокрутил интервью с ней. После того сумасшедшего получаса, который смазал всю задуманную картину, это был первый номер нашей программы, вновь совпавший с режиссерским замыслом. Когда мы показывали интервью, женщина из нашей телевизионной бригады сообщила мне по телефону внутренней связи, что не может нигде найти Катрин Пети. Скорее всего, Катрин еще не прибыла. Я немедленно передал это ведущему, который собирался преподнести интервью как первую пробу ожидаемого деликатеса. Я подумал, что Катрин застряла по дороге из-за буйства демонстрантов. А позднее узнал, что жизнь ей спасли не демонстранты, а не в меру усердные таможенники.