Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков

Кобозев был при этом всего два-три месяца – после Объединительного съезда Латышского края, на котором «присутствовал и был оставлен в качестве ответственного военного организатора вплоть до эмиграции на Кавказ (так в автобиографии. – С.В.)»[1003].

В 1908–1910 гг. Кобозев состоял «в ЦК С[оциал] – д[емократии] Латыш[ского] края, использовал фиктивную инженерную контору, созданную под его фамилией, разъездными агентами которой работали» как сам Кобозев, «так и остальные члены ЦК С[оциал] – д[емократии] Лат[ышского] края, проводившие в крае партработу»[1004].

Кобозев находился в эмиграции и в ссылках, проводил, как правило, большевистскую линию, хотя впоследствии был вынужден каяться в отдельных отступлениях от курса В.И. Ленина – в частности, в близости меньшевизму в оренбургской ссылке: «Моя тактика организации была в этот момент неправильна потому, что я был совершенно одинок и в то же время обязан был вести работу Ленинского предметного воспитания партии в Оренбурге». Однако подобные отступления не умаляли в целом большевистской линии П.А. Кобозева, стоявшего в годы Первой мировой войны, вопреки многочисленным обвинениям в оборончестве, на интернационалистских позициях. Как указал старый большевик в автобиографии, «в общей сложности почти вся моя жизнь в царский период прошла в ссылке. В тюрьмах я провел в общем ничтожное время – около двух месяцев; избежал каторги и смертной казни по многим совокупностям партийной работы»[1005]: к счастью для Кобозева, в Риге его не смогли/побоялись опознать провокаторы.

Во время Февральской революции Кобозев вроде бы принял участие «в орг[аниза] ции комиссариата путей сообщения (так в биографии. – С.В.) в Петрограде и учред[ительном] съезде союза рабочих жел[езных] дор[ог] от Самары до Ташкента. Летом [19] 17 г. в Петрограде работал во фр[акции] думы, будучи членом город[ской] управы, участвовал с июльских дней по октябрь в выступлениях пролетариата»[1006].

После Октябрьского переворота – «чрезвыч[айный] комиссар Оренб[ургско]-Тургайск[ой] области, «по окончании борьбы с дутовщиной, с занятием Оренбурга и образованием Оренбургских ревкома и парткома» вернулся «в Москву, куда перенесена была [в марте 1918 г.] база Партийной и Советской власти, и сделал доклад В.И. Ленину, с которым за все время Дутовской операции […] периодически связывался по прямому проводу»[1007].

П.А. Кобозев указал в автобиографии, что в Москве он «получил новое назначение: связаться с Баку и переправить туда, в Ташкент и Оренбург, 180 млн руб. для укрепления Советов, для оплаты задолженности рабочим, вызванной отрезанностью Средней Азии и Баку, и для национализации как нефтяных промыслов, так и хлопковой сырьевой базы с помощью Банковского государственного кредитования. […] На основе указаний ЦК партии в лице В.И. Ленина и И.В. Сталина (год составления автобиографии – 1931‐й. – С.В.) мною были: 1) объявлена национализация нефтяных Бакинских промыслов; 2) переданы по назначению врученные мне фонды; 3) объявлена автономия Туркестана; 4) создан банк для кредитования хлопковых операций и объявлена национализация хлопкоочистительных и маслобойных заводов; и ряд более мелких операций – вплоть до переброски воинских частей. Ответным актом образованного Турк[естанского] центр[ального] исполн[ительного] к[омите] та было объявление присоединения к РСФСР и обращение к народам Востока и к Украине с призывом последовать примеру Туркестана»[1008].

По возвращении в Москву П.А. Кобозев вошел в один из двух фактических центров власти Республики Российской – Совет народных комиссаров: «народным комиссаром путей сообщения РСФСР и председателем Экономической тройки – [П.А.] Кобозев, [А.И.] Рыков, [А.Д.] Цюрупа, снабженной диктаторскими полномочиями; эта тройка, однако, не смогла даже начать своих работ из-за разногласий […] ее членов» во взглядах «на сущность диктатуры пролетариата»[1009]. Однако наркомом П.А. Кобозев остался и был снят только по первому обвинению в кумовстве и коррупции, автором которого была вождь левоэсеровских «попутчиков» большевиков.

24 мая 1918 г. Центральный комитет Партии левых социалистов-революционеров рассмотрел вопрос о ж.-д. делах – «о трениях между Кобозевым и Викжедором (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников – центральный орган железнодорожного союза, высший советский выборный орган управления транспортом. – С.В.)». ЦК постановил: 1) из Викжедора и коллегии НКПС не выходить; 2) принять участие в делегации к СНК; 3) в случае торжества политики П.А. Кобозева выпустить «воззвание в мягкой форме» от левоэсеровской фракции Викжедора; 4) вести усиленную агитацию до V Всероссийского съезда Советов; обратиться в Президиум ВЦИК с предложением не разрушать технического отдела и [сложившуюся] систему управления[1010]. 6 июня ЦК ПЛСР поручил требовать от имени ПЛСР отставки П.А. Кобозева Марии Спиридоновой[1011], которая после Октября 1917‐го, как в меру ядовито писал Ю.О. Мартов в марте 1918 г., «с экспрессией» пожимала «копыто Зиновьева», никак не ожидая, что временный союз начнет тяготить большевиков сразу же после «овладения крестьянством»[1012].

Духовный вождь и член ЦК левых эсеров Мария Спиридонова направила В.И. Ленину письмо с предложением об отстранении П.А. Кобозева от должности наркома путей сообщения вследствие его некомпетентности и взяточничества:

«Разрешите предложить Вам, Владимир Ильич, этого неудачного инженера Кобозева отставить официальным порядком. Только тогда и политически, и психологически направится и урегулируется ж.-д. жизнь и работа.

В настоящее время отсутствие официальной отставки Кобозева обусловливает часто недоверие к начинающей[ся] работе коллегии [Наркомата путей сообщения] и многое другое. Вы должны припомнить, Владимир Ильич, что я несколько раз [приставала] к Вам с ж.-д. делами и ни разу еще не было, чтобы мои слова не оправдались, но Вы т[оль] ко после давления со стороны жизни сделали то, что надо было предвидеть раньше.

Случайно у меня связи с жел[езно] дорожниками и такого рода, что дают мне верные приказы, каковые мы не всегда получим от наших ж.-д. фракций.

Кобозева надо прогнать, иначе с ним не оберешься срама.

По материалам, имеющимся у меня, есть все наблюдения и законно-должные основания его «уволить»: 1) откровенная политика приглашения реакционеров, почти вывезенных на тачке в октябре, опротестованная цепью наших дорог; 2) восстановление в ряде мест директоров частных дорог; 3) самодурские наставления, вроде постановления: деньги получает Алтайская дорога только через Правление, живущее в Таганроге и обрезанное войной, из-за чего дороги [долго стоят] за отсутствием финансового питания и т. д.; 4) темный гешефт с Арзамас-Шихранской дорогой, с точки зрения финансовых интересов государств ничем не оправдываемый (у меня есть основания полагать, что тут можно доказать неопровержимо хорош[ую] взятку); 5) передача от Южно-Сиб[ирской] дороги построек [Кулундинской], хотя все соображения и постановления смежных ведомств (Ц[ю] р[у] пы и [др.]), и затраты, и начатость дела были за Южно-Сиб[ирской] д[орогой]. Грубость передачи, нецелесообразность и невыгодность с госуд[арственной] точки зр[ения] чреваты доказательствами той же взятки; 6) назначение диктатором на Мурманской железной дороге Крутилова (главное ответственное за хищение лицо) и пр. и пр. – материалов у меня целая пачка.

Он был в кадетской партии три года (откуда такая фантазия – неизвестно. – С.В.), и Вы ему лучший советский персонал, как[им был] железнодорожный, предали. В [большинстве своих] чл[енов] железнодорожный персонал органически Советский, несмотря на черносотенность в некоторой своей части, т. к. он не может и не хочет саботажников и развитием