28 сантиметров счастья - Анна Шварц

— Это не шутка, цыпа. Просто у меня нервы стальные. Таблетки работают, — Хирург открывает дверь машины и выходит, а я следом за ним, поперхнувшись от неожиданных слов.

Он прикалывается надеюсь? Лучше бы так. Надеюсь, тихий смешок, который до меня доностится, как раз из-за того, что маньяк удачно пошутил.

Дьявол, а если нет? Вдуг его признали невменяемым и поэтому отпустили гулять на свободу, заставив жрать успокоительные? Кем он работает у Рустама? Что вообще делает? Сомневаюсь, что перебирает бумажки, или охраняет чьи-то тушки, вроде меня, но представлять другое страшно. У меня не настолько жесткая фантазия. Вряд ли я хочу узнавать досконально о темной стороне жизни своего мужа и его подчиненных.

После салона с климат-контролем, мне кажется, что легкие сгорают, вдохнув пыльную духоту города. Тут почему-то еще и дьявольски воняет, хотя мы остановились возле приличных на первый взгляд, домов.

Куда идти? И зачем? Я растерянно оглядываюсь, чтобы найти маньяка, как неожиданно меня хватают за руку.

Я шарахаюсь в сторону, испуганно вскрикнув.

Женщина неопределенного возраста улыбается мне, демонстрируя темные зубы. Одетая в грязную одежду. Попрошайка. Угораздило наткнуться прямо в центре города. Даже здесь промышляют? Хотя, чему я удивляюсь. Тут наверняка живут довольно богатые люди. Можно большой куш сорвать.

— Дом у меня сгорел, — внезапно произносит она, — дети пострадали. На лечение собираю. Мучаются в больнице лежат, плачут от боли… помоги, чем сможешь. Хоть корочкой хлеба. Красивая ты, глазам больно, сердце у тебя наверное такое же доброе.

— У меня ничего нет, — быстро говорю я. Пытаюсь выдрать руку, но она не отпускает. Бред какой-то. Меня внезапно окружают еще несколько странных людей. Какие-то подростки. Я испуганно озираюсь, чувствуя нарастающую панику. Маньяк, где ты?! Меня сейчас начнут заговаривать и разводить. Все фишки я знаю, но не успею даже противостоять им. Юркая маленькая ручка начинает ощупывать мне бедро в поисках карманов.

— Вижу у тебя вещь проклятую, — бормочет баба, хватаясь за ручки пакета, — горе тебе принесет, красавица. Черная женщина на тебя порчу наслала. Только я помочь могу, вернуть тебе счастье.

Боже. Она тянет на себя пакет с пушкой. Я ошалело смотрю на нее, понимая абсурдность ситуации. Если она выдернет ее — мне конец. Растворится в воздухе вместе с оружием, за которым так долго гонялся Рустам. Маньяк убьёт меня за потерю. Вот уж точно эта вещь станет для меня проклятой.

Толпу внезапно словно смывает. Карман перестают щупать, дышать становится легче. Я понимаю причину такого бегства только когда позади женщины вырастает маньяк и кладет ей руку на загривок, сжимая. Та взвизгивает, но замирает, да и я столбенею, когда вспыхивает сталь под солнцем и ствол упирается прямо в темную кудрявую макушку попрошайки.

— Слыш, цыпа, — хрипловато смеется маньяк, — давай доставай проклятую вещь.

Бред. Абсурд. Я бы выдохнула и пошла дальше, но Хирург, похоже, хочет развлечься. Я запускаю подрагивающую руку в пакет и достаю пистолет. У попрошайки шокированно расширяются глаза и она, что-то начиная мычать, пытается вырваться, закрываясь руками.

— Куда? — интересуется маньяк, подталкивая ее ближе, — давай. Действуй. Снимай проклятие. За слова надо отвечать. Магичь, химичь, заряжай счастьем пушку-то. Все хреновы двадцать восемь сантиметров. Или я тебя до отвала заряжу. Так, что через металодетектор твой труп хрен пронесешь.

— Это была шутка, — бормочет баба, затравленно глядя на пистолет в моей руке. Я чувствую себя странно. Маньяк совсем отбитый. Какого дьявола он так над человеком издевается…? — просто неудачно пошутила. Хотела настроение поднять…

— На кого работаешь? — спокойно допрашивает ее маньяк, не обращая внимания на попытки оправдаться, — имя говори. Или тебя отвечать заставлю. Хочу знать, у кого стальные яйца, чтобы к беременной женщине Садаева так нагло лезть.

Попрошайка бледнеет. Быстро и невнятно бормочет набор звуков и маньяк резко ее отпускает, отталкивая в сторону.

— Пошла нахер, — бросает он ей вслед, — двигай ногами быстрее, пока стрелять не начал.

Она едва ли не буквально растворяется в воздухе. Спустя пару секунд исчезает, а я нервно сжимаю пистолет в руках.

— Ты бешеный, — выдыхаю я, глядя, как Хирург прячет свой пистолет, — она ничего не сделала мне. Просто облапала. Я успела только напрячься. Стоило вызвать полицию, а не пугать ее… Она теперь продолжит обманывать, а так бы её посадили.

Маньяк медленно облизывает меня взглядом с головы до ног. Потом так же медленно и лениво приподнимает уголок губ.

— Повезло тебе, что сейчас день на улице и ты со мной. Ночью тебя по-другому обшмонали бы. Стукнули бы по затылку и кинули в подворотне. Полиция им ничего не сделает. Толку их мерзкое гнездо ворошить? Не учи меня, как с этими шакалами себя вести, цыпа.

— Ты нагнетаешь. — осторожно парирую я, — обычные попрошайки.

— Я рос на улице и побольше тебя в курсе. Когда искал, где б пожрать, поспать или стрельнуть денег на еду, постоянно натыкался на этих тварей, — спокойно произносить Хирург, — едва ноги унес пару раз. Чуть не зарезали. Восьмилетнего пацана. Это тоже бизнес, цыпленок. Каждый контролирует свою часть города. Либо отдаешь дань, либо проваливаешь нахер. Или тебе сломают ребра. Не тех людей жалеешь.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты жил на улице? — в шоке выдыхаю я. Несмотря на жаркий день, мне становится зябко от рассказа маньяка. В восемь лет пытаться выживать таким образом… что случилось с его семьей?

— Какое-то время. Прячь оружие и топай за мной. Поболтаем потом.

Он решает закончить разговор, оставив вопросы, которые роятся в моей голове, без ответа.

Я начинаю немного больше понимать его. Смотрю пристально в спину человека, которого называю маньяком, и что-то мерзкое, темное, лениво ворочается в груди. Сочувствие, которое не хочу к нему испытывать. Более бредовое — ощущение близкой, почти родственной души. Как маленькая связь, метка, которая появилась после его короткого рассказа. Мне далеко до того, что он пережил в детстве. Он бы посмеялся над моими мыслями, сказав, что я еще обласканная судьбой девочка. Однако, у нас есть что-то общее. Нас не любили родители. Наверное, он тоже не раз задавался вопросом «почему?», когда видел нормальные семьи, случайно ловил взглядом на улице картинки, где взрослый проявлял тепло к своему ребенку.