Планета супербарона Кетсинга - Виталий Заяц

Повалявшись на кровати в номере, Вок потянулся за телефоном:

– Женьк, я в Воронеже. Да, вернулся. Давай сожрем что-нибудь вместе, отметим мой не отмеченный прошлой зимой день рождения.

Друг с места сорвался сразу, и через час они уже сидели в кафе-беседке, построенной прямо на тротуаре при кулинарии на улице Циолковского. Пельмени. Сам не думал, как по ним соскучился, а увидел в меню и понял. И наплевать, что раньше нос воротил, типа еда на случай, когда один дома и заморачиваться неохота. Два года без пельменей по земному времени!

И предмет кулинарной ностальгии, и традиционное мясо по-французски на столе перед Женькой достойно проходили свой путь из тарелок в желудки. Кафе это Вок облюбовал давно – нормальная еда, народу немного, и, главное, можно попросить сделать музыку потише. Сидишь под обогревателем, внутри заплетенного чем-то вечнозеленым беседочного каркаса, вроде и на улице, но не у людей на дороге. Разговариваешь спокойно, не рвешь связки, перекрикивая одуревшие колонки.

– Ты уезжал-то куда? – сразу спросил Женька.

Что отвечать? Легенду космический шпион не подготовил.

– В Африку. С водолазами работал.

– Так… там пустыня, – опешил Женька. – И ты вроде…

– Именно потому, что пустыня. Работа там для фехтовальщика с навыками дзюдо.

Вок сжалился над другом, начал врать вразумительнее:

– Побережье, туареги лезут, стрелять нельзя – дипломатический конфликт. Делаешь несколько выпадов или подсечку, и тебя уважают, кумыс из верблюжьего молока тащат.

Про кумыс он, конечно, зря наврал, но это антуражные мелочи.

– Дипломатический конфликт с туарегами? – хмыкнул Женька.

– А ты думал, туареги лаптем щи хлебают?

– Туареги в лаптях – это здорово!

– Давай рассказывай воронежские новости, в Африке ведь даже «Аргументы и факты» не купишь.

Женька умело спародировал интеллектуальный взгляд одного из постоянных дикторов «Воронежских новостей» и, стараясь подражать телевизионному голосу, объявил:

– Дорогие жители нашего замечательного города. Сегодня на Адмиралтейской площади пройдут масштабные гуляния по поводу…

По какому поводу объявить гуляния, Женька не придумал, но оно и не надо было. И так понятно – ничего особо нового в городе не произошло. В связи с окончанием телепередачи дальнейшие новости, частные, излагались голосом обычным.

– Валентина, говорили, с тобой развелась. Пойдешь к ней?

– Зачем? – Вок даже удивился сначала, потом понял, что вопрос-то логичный. – Я ее два года если и вспоминал, то не добрым словом.

– А жить где? Заниматься чем? В команду вернешься или обратно в Африку?

Заниматься чем? Опять тот же самый вопрос. Чем? Сразу вспомнились сегодняшние раздумья. Ответил невпопад:

– Сейчас родителей навещу, а потом думать буду. Знаешь, я там много повидал… в Африке…

Вок задумался о том, что повидал, что было главным? В памяти всплывали не события, а лица, почему-то все бледные. Супербарон Кетсинг, лежащий на кровати, перевязанный, с каплями пота на лбу. Еще чье-то лицо – молодое, над ним копна очень белых волос. Глаза тоже закрыты. Кто это? Казалось, что важно вспомнить, но вспомнить не получалось.

Ни про Африку, ни тем более про планету Кетсинга рассказывать Женьке не стал. Отмахнулся – знаешь, там крови было многовато, сейчас не хочется ворошить, может, потом как-нибудь. На том разговор и покатился к концу, к тому же и от пельменей, и от мяса по-французски на тарелках остались одни невнятные разводы. Поболтали еще минут пятнадцать об общих знакомых, да и разошлись довольные.

Вок вернулся отдыхать в «Отдохни», лег на кровать. Не спать – подумать о будущем. Взял в руки кинжал. Вот ведь ирония, единственная вещь, привезенная из путешествия, – подачка от юного Сультэрга, не друга, хоть, наверное, и не врага. Ничего ни от супербарона Кетсинга, ни от Редвика, ни от берсерка Коляхн-Банобера. Они только в памяти, как и Вобейн, Онтог, другие. А вот от случайно встреченного в переулке пьяного мальчишки подарок навсегда. Отложил сувенир в сторону, потянулся к телефону. Родители, да, к родителям в первую очередь. Вообще надо разобраться во всех этих семейных отношениях. Почему они живут по одному, в конце концов? И главное, почему он сам не задавался раньше таким вопросом? Прятался от него по сборам и соревнованиям? Что еще надо сделать срочно? Да ничего. Никому ничем не обязан, все сделано и закончено. Здесь, на Земле, в Воронеже, все сделано и закончено, а вот там – Вок посмотрел в окно, на небо – там все оставил не так, как надо, бросил и сбежал.

Задумался, и решительное деловое настроение улетучилось. В мыслях вновь всплыло лицо Кетсинга. Супербарон грустно улыбался. Редвика в мысленной картинке видно не было, но он стоял где-то рядом, именно невидимый, но стоял, присутствовал. Убиты? Живы? Теперь уже не узнать. И другие, оставшиеся там, на планете. Принц. Принцу-то что, от него не убудет, но вот сбежал граф де ла Коста не попрощавшись. Конечно, из тюрьмы смотался, не от монарха, оправдание стопроцентное, но одно дело – оправдание, а другое дело – оставшееся ощущение. Надо было попрощаться, непонятно как, но надо.

Да понятно как – когда в корабль забрался и не взлетели еще, осьминога надо было просить, чтобы дронов послал. И к принцу, и в дом Кетсинга с лекарствами. На всякий случай – если живы, но ранены. А дроны что – спрут все равно засветился космическим кораблем, птичья почта по сравнению с этим совсем мелочь. И письмо написать надо было, и принцу, и барону. Зачем писать, если они читать не умеют, если картинки рисуют? Да просто фотографий наснимать, в Интернете комиксов нарыть, решил бы техническую проблему. Осьминог бы помог, в конце концов, не может быть, чтобы он, улетая с Земли, пол-Интернета не скачал.

Хороший парень собранный из кожаных кусочков осьминог, но вот он, головоногий, не казался потерянным бесследно. Понятно, что встретиться не придется, если и вернется спрут в Воронеж, то Вок уже состариться успеет. Хотя…

И жалко было, что не узнал имя той девушки, пусть и непонятно, что бы он с этим знанием делал. Вспоминал бы жест «да ладно, на мне все рвется»? Так был этот жест и до того, у девчонки, учившейся на три года младше. Вот ее надо найти. Наверное, замужем давно, дети, быт. А может, нет? А может, все те же задорные жесты? Надо найти.

Мысли возвращались к миру, в котором остались рыцари и дуэли. Миру, в котором на улицах приходилось фехтовать почти столько же, сколько здесь на дорожке. Пусть оружием чаще неудобным, коротким или тяжелым, далеко не идеальным, оружие – это так, мелочи. И в том мире приходилось лечить людей. Вот не умел, а приходилось. И убивать, и лечить. Убивать… с кого началось? С Земли, с Ролина? Наверное, с него, мало ли что медицина сказала, главное – не будь поединка, не отказало бы у него сердце. Но чувство вины не мучило, эмоции выветрились. Чувство вины осталось совсем за другое, за неумелость – сколько людей умерло из тех, кого он лечить брался! Почти все. Неумелый представитель продвинутой цивилизации.