Город Солнца. Глаза смерти - Евгений Рудашевский

«Это не трусость. Это осмотрительность, рациональность». – «Нет. Трусость есть трусость».

Дима хотел отбросить телефон, сдавить голову руками и закричать. Но даже этого не сделал.

Аккуратно положил телефон на стол. И теперь ходил по комнате.

Дважды ударил боксёрскую грушу, представляя в её вкладыше собственное лицо.

Сказал себе, что в каком-то смысле должен поступить так, как на его месте поступил бы Максим. Эта мысль приободрила.

Дима вспоминал вечер в хостеле, когда Максим в своей порывистости, настойчивости сумел переубедить маму и отчима. Они доверились ему, а значит, признали его равным себе. Позволили ему жить в Клушино и самому решать оставленные отцом загадки. Значит, смирились с его правом делать выбор. Сделали то, чего Дима никогда бы не добился от собственных родителей.

Устав от сомнений, он взглянул на глобус.

Решил посоветоваться с Аней.

– Нет! – Дима теперь со всей силы ударил по груше.

Он стоял без трости и поэтому чуть не потерял равновесие. Слишком сильно надавил на левую ногу и почувствовал привычную холодную боль в бедре. Боль отрезвила. Дима сделал выбор. Знал, что ещё тысячу раз усомнится в нём, проведёт бессонную ночь в бесконечных терзаниях, поэтому решил действовать сразу.

Вернулся к столу. Разблокировал телефон. Торопливо написал Максиму:

«Я разобрался с глобусом. Лишил его оков. Приезжай».

Первый шаг сделан. Оставалось сделать второй, самый трудный.

Максим не стал ничего писать в ответ – сразу позвонил. Потребовал объяснений. Дима выдержал этот напор. Сказал, что не будет ничего говорить по телефону.

– Тут… надо всё самому увидеть. Приезжай, – Дима постарался хоть как-то оправдать своё поведение.

– Надеюсь, ты не додумался его вскрыть?

– Нет. Это не те оковы. Приезжай, всё увидишь.

– Хорошо. Часа через два буду.

К счастью, Максим был из тех, кто редко повторял свои вопросы. Получив отказ, не принимался уговаривать, угрожать или как-то иначе добиваться своего. Уважал чужое «нет», верил в его весомость.

«Каждый человек имеет право чего-то не хотеть. Без оправданий, без объяснений. Просто так». Это ведь тоже слова Максима. Дима любил их повторять, хотя неизбежно сталкивался с тем, что одних слов мало – например, папу такая позиция не устраивала. Папа всегда требовал объяснить отказ, даже если он затрагивал лишь самогó Диму, а больше ни к кому прямого отношения не имел.

Дима сжал кулаки. Готовился сыграть в этой ситуации роль Максима.

Понимал, что доведёт всё до ссоры, однако не мог поступить иначе. Потому что Максим, пожалуй, слишком увлёкся Кристиной. Увлёкся и не замечал очевидного. Если же Максим действительно разругается с Димой и не захочет с ним общаться…

– Ну и чёрт с ним!

Диму развеселил собственный настрой.

Главное, чтобы им не помешала Аня. Она сейчас была где-то со своими подругами, но в любой момент могла вернуться.

Дима прошёлся по комнате. Заметил, что лучник с восточной башни зáмка «Лего» переместился во двор и теперь стоял возле телеги с припасами. Значит, сестра опять заходила в комнату. У них получилась своего рода игра. Аня переставляла одну из фигурок, а Дима возвращал её на место. Всегда замечал любое изменение – даже повёрнутый флаг над западной башней и пропавший шлем с головы одного из пехотинцев. Аня, наверное, считала, что это забавно. Они ведь вслух никогда об этой игре не говорили. И едва ли Аня догадывалась, что жизнь в зáмке навсегда замерла после того, как Диме сшили на заказ его первую пару обуви с разноуровневой подошвой. С тех пор солдаты и крестьяне не сдвинулись ни на шаг.

Дима внимательно осматривал фигурки, подозревая, что сестра сделала ещё одну, совсем крошечную перестановку. И повторял себе, что должен быть сильным. Максим умел убеждать. Логикой, грубым напором, насмешкой – как угодно. Умел добиваться своего. Дима знал, что в разговоре с Максимом не раз пожалеет о сделанном выборе, и только уговаривал себя до последнего держаться собственной правоты.

– Запомни, что ты прав, – шептал он вслух. – Прав, и точка.

Максим приехал через два часа тридцать шесть минут после звонка.

Услышав электронную трель соловья, Дима почувствовал, как волнение передавливает горло. Он так не волновался даже в прошлом году на экзамене по современному русскому языку. А это был сложный экзамен. Сложный до безобразия со всеми этими супплетивами и флексиями.

Трель домофона прекратилась. И мгновением позже мама постучала в комнату.

– Дим, это к тебе.

– Да, я понял.

Он заранее попросил ничего не готовить к приезду Максима. Знал, что Максим всё равно откажется от еды.

Услышал, как открывается входная дверь, и в последний момент ухватил второе изменение в зáмке – возничие на телегах поменялись местами. Ане следовало придумать что-нибудь посложнее.

– Ну что? – Максим даже не поздоровался.

Закрыв за собой дверь, прошёл вглубь комнаты. С задором дал подзатыльник груше и сразу направился к стоявшему на столе глобусу, будто мог тут же разглядеть и понять скрытую в нём загадку.

Дима готовился к этому разговору. Старался заранее сформулировать мысли. Знал, что нужно говорить точно и без промедления. Но сейчас растерялся. Все заготовки показались глупыми и неуместными. Главное, обойтись без долгого вступления. Максим не любил долгие вступления. Любил, когда говорят сразу и по делу.

– Рассказывай! – Макс склонился над глобусом, провёл по нему рукой. – Где тут оковы и как ты от них избавился?

– Не скажу.

– Очень смешно. Ну?

– Я серьёзно. Не скажу.

Максим теперь не улыбался. С сомнением посмотрел на Диму и, кажется, поверил в то, что он не шутит.

– И… что это значит?

– Для начала нужно кое-что обсудить.

Максиму не терпелось узнать тайну глобуса. Он ждал больше двух часов, пока ехал на маршрутке, затем на электричке, на метро, пока шёл по улице. Теперь был на взводе, предвкушал разгадку, однако коротко кивнул Диме – согласился с его условием:

– Говори.

Дима молчал слишком долго. Не знал, что сказать в первую очередь. Максим терпеливо ждал. Только смотрел на глобус, водил пальцем вдоль цветных границ и простукивал светло-бежевые просторы Атлантического океана.

– Боюсь, ты сделаешь ошибку. Поэтому ничего не скажу про глобус, – наконец выдавил Дима.

Это прозвучало глупо. Дима начал не с того. Подобрал совсем не те слова.

Волнение усилилось. Если бы Максим сейчас надавил, Дима, пожалуй, уступил бы. Сдался бы сразу, едва начав разговор. Но Максим молчал. Он обещал выслушать и не собирался прерывать Диму.