Бездна смотрит на тебя - Надежда Лиманская

— И ты с ними! — будто развеяла прежние сомнения. — Явилась, значит! Ведьма!

Отвернулась. — Убили, изверги! — ни к кому не обращаясь. Сквозь рыдания: — Если бы не ты, ведьма проклятая, жила бы моя доченька!

— Внучка ваша! — тихо уточнил Крошеминников. — А дочь свою вы убили так же, как когда-то мужа.

Повернул голову к Саломее:

— Знакомьтесь! Та девушка, что была на видеозаписи, — дочь, а вернее, внучка этой самой Эммы. Валентина — Виолетта. Жена бандита Захара Зубова!

Саломея застыла.

— Да, Саломея, та самая тётушка твоей знакомой из Штатов — Валерии! Она же, Эмма Григорьевна!

— О, Господи! — выдохнула Саломея.

Синие глаза Валентины — Виолетты вонзились ей в лицо. Старуха чего-то ждала. Напрасно. Саломея не отвела взгляда.

Она чувствовала: женщине не просто плохо, — она умирает. Синие глаза тускнели. Седая прядь выбилась и упала на лицо.

— Надо срочно вызвать Скорую! — тревожно произнесла Саломея. Крошеминников быстро спросил:

— А где же ваша внучка? Вы и её?

Старуха в ответ внезапно усмехнулась.

— Если бы не ты, ведьма, жила бы моя Оленька до сих пор! Умерла Оленька! Бросилась с крыши дома. Вчера похоронила! — Затем отчаянно: — Эх, зрение меня подвело! Обозналась я! Роковая ошибка стоила жизни моей драгоценной…, — не договорила, бессильное рыдание сотрясло её тело. Полежав минуту, видимо, собрав последние силы, еле шевеля губами: — Там! — показала в сторону, — записка Оленьки! Хотела помочь ей! Она ведь беременная… Была! Не знаю, откуда, — старуха вдруг попыталась подняться, — помогите мне!

Саломея помогла женщине приподняться на подушках.

— Не знаю, откуда! — повторила тяжело, почти растерянно, ни на кого не глядя. — Почему это началось у Оленьки? Как? Ведь я её любила больше всего в жизни!

Крошеминников прочёл длинную записку. Она напоминала признание. Признание человека, который принял твёрдое решение. Окончательное. Покончить с жизнью. Протянул бумагу Саломее.

«Не судите меня строго, прошу всех, кто прочтёт это! Страх и ужас сопровождает меня. Больше не могу! Когда мне было семнадцать, в диком пьяном бреду моя мать — бабушка призналась во всём, что произошло с ней и моей настоящей матерью. Это было потрясением, шоком! Господи! Ну, за что?! Не верилось! Оказалось, и мать, и бабушка — чудовища! Я беременна! Не хочу на свет произвести такое же чудовище! Ненавижу их всех! Я — убийца! Девять! Напоминали бабушку, мать и… меня! Убивая их, убивала себя!». Дальше автор записки, подробно, в деталях описал, как всё происходило.

— Я стала следить за Оленькой! — продолжала исповедь старуха. Она не успокаивалась. И мне стало страшно. Впервые в жизни. Я была готова на всё! Подкараулила и убила вначале двух, — странно усмехнулась, — что смотрите? Представьте себе! Да! Молодость вспомнила! Затем ещё одну!

— Решили убрать и меня. — Напомнила Саломея.

— И не учли одного! — вмешался Крошеминников. — Экспертиза! Технологии шагнули вперёд настолько, что… Мы определили, — сила удара была разной, потому это не вписывалось в серию!

— Я поняла, поняла раньше, что сделала что-то не так! — пробормотала старуха. — Но, как тебе удалось? — Взглянула на Саломею потухшими глазами. — Если бы не Валерия! Именно от неё узнала, поняла до конца — Оленька в опасности! Чего мне это стоило! Как там, по-вашему, заметала следы, но…

Затихла. Казалось, жизнь уходит из этой пожилой, красивой когда-то женщины, прямо на глазах. Плотно закрыв глаза, через минуту шёпотом произнесла снова:

— Там, в кладовой оно! То самое, что вы ищете!

В пожелтевшую газету, чудом уцелевшей «Пионерской правды», что была издана в середине шестидесятых прошлого столетия, была завёрнута палка. В ней — вбитый длинный гвоздь. Кровь. Никто даже не пытался смыть её.

Лицо женщины приобрело восковой оттенок. Последнее, что услышала Саломея, были хриплые, прерывистые слова: — Бездна! Тёмная! Надо мной! — Затем, паническое: — Она смотрит на меня! Боже! Она также смотрела на Захара! Всю жизнь! Страшно! Она проглатывает меня! За грехи — и — и! — тело внезапно дёрнулось и застыло.

Саломея ехала по знакомой дороге, всматриваясь вдаль. «Зелёный квартал». А вот и знакомый дом. В окне горит свет. Не стала звонить, предупреждать.

— Ну, милая! Я знал, я верил в тебя! — воскликнул Константин Григорьевич Большаков, увидав на пороге Саломею. Забыв поздороваться. — Чай?

— Чай! — засмеялась, протянула коробку с тортом. — И только ваш! Фирменный!

Помогла расставить чашки, разрезать и разложить куски торта на блюдца.

— Убедились они? — показал куда-то за окно. — А ведь пригодилось всё, что нарыла ты там, в Сибири! А они не верили, считали второстепенным! А я не ошибся в тебе! — довольно щурясь, посмотрел в лицо бывший «важняк». Саломея удивлённо повела бровью.

— О, господи! Саломея! — коснулся руки. — Нарыла! Словечко-то, какое? А? Не нравится. Мне тоже. Услышал как-то на улице! Ну, давай, рассказывай старику! Только всё по порядку!

Несколько часов пролетели незаметно. За окном — глубокая ночь.

Саломея внезапно спросила:

— Вы, Константин Григорьевич, не тот ли самый, кто пожалел, отпустил Виолетту-Валентину?

Старик вначале хмыкнул недовольно. Или сделал вид. Затем улыбнулся:-Догадалась, значит? — предложил ещё чаю.

— Так говоришь, чудовищем оказалась хрупкая девушка? Да — а! Неудивительно! Будучи девочкой, Валентина — Виолетта формировалась в среде ужаса и психологического насилия? И дочь её — Елизавета! Подумать только, Захар, отец заставлял собственного ребёнка, — это же надо придумать — для закалки, носить в фартуке голову жертвы! Три поколения, родная кровь. И Ольга. Наш фигурант! Хотела иметь нормальную мать, бабушку! — Вздохнул тяжело. — К сожалению, психологические отклонения проявляются и в детях… При живых родственниках — сирота! Не хотела, конечно, что поделаешь, — корни, генезис, потому как вышла из этой самой темноты, из бездны…

— А старуха? Её бабушка? Увела следствие, прикрыв внучку-дочку, почему она на это пошла? Ну, не знаю, — Саломея покачала головой, — неужели помочь иначе нельзя было?

— Не согласен! Всё намного проще, — ответил Большаков:

— Любовь и дикая привязанность к одному — единственному человеку на земле. И ещё. Одиночество. Страшная штука! Всё же она была женщиной, и если бы не такие тяжёлые страшные времена, репрессии родителей, детдом, и разное там… Жаль! — Махнул рукой. — А второе. — Вскинул голову, посмотрел на собеседницу умными, ясными глазами:

— Почему? Феномен преступной памяти! Когда мозг помнит все мелкие подробности, каждую деталь, повторяет всё, совершая новые преступления. — Тяжело вздохнул. — И всё равно, — жаль! Очень жаль человеческую жизнь. Любую. Правда. Кто его знает: от нас самих, обстоятельств или чего-то ещё зависит наша дорога, или, как говорят, судьба…