Стеклянные дома - Франческа Рис

ее вскрыл. Я волновался за тебя, поэтому… Понятно, это не оправдание, но…

– И что там?

Он встал из-за стола. Вздохнул.

– Знаешь, это, наверное, было бы смешно, если бы не было так охренительно жутко.

Вернувшись, он поставил перед Олуэн обувную коробку. Внутри лежала пластиковая кукла. Она была явно мужского пола: об этом свидетельствовали пластмассовые мышцы, черты лица, как у киногероя, и было что-то в холодных голубых глазах и в косом росчерке белоснежных неподвижных зубов. Глаза казались еще голубее, а зубы – белее, потому что кто-то выкрасил лицо куклы в черный цвет. Одета она была в клетчатое платье и фартук, кружевной чепчик и такую же шаль, а поверх чепчика крепился черный цилиндр. Одна из безволосых мускулистых рук была поднята в приветствии. Кукла улыбалась Олуэн. Джеймс протянул ей листок бумаги.

– Там лежало еще вот это, – сказал он.

Слова были на валлийском: Rydyn ni'n dy wylio di.

Он покачал головой. И произнес таким мрачным голосом, как будто кто-то умер:

– Это означает «Мы следим за тобой».

2016

Забавно, что в итоге отвечать за все придется их дочери, ведь Йестин всегда винил в первую очередь Йейтсов за то, что вляпался в историю с Клайвом, потому что нисколько не сомневался: это именно они его сдали. Откуда же ему было знать, что на самом деле полицейские провели облаву в нью-эйдж-лагере рядом с Брином и кто-то из бродяжек (один из тех, кто еще совсем недавно принадлежал к среднему классу, жил в добропорядочном пригороде и пока не научился общаться с представителями закона) поклялся тем, кто руководил облавой, что все незаконное поступает от какого-то парня, живущего на ферме в Лланелгане. Надоумили Йестина на это тоже Марго и Дэвид – показали, насколько это просто. Йейтсы, при всех их грехах, были уж точно не из тех, кто стучит на своих, но Йестин-то этого не знал и поэтому много лет спустя, читая письмо от Олуэн, первым делом почувствовал отвращение, а сразу за ним – страх.

– Тут для тебя какое-то чуднóе письмо, – сказала Хав. Она как раз выходила. В кухне жарились свиные почки и стоял густой, отдающий мочой запах.

– Яйца еще минутку подержи на огне, – сказала она, – и бекон сегодня хороший, от Дава, так что смотри не сожги его на хрен.

Голос у Хав был усталым, и говорила она, глядя куда-то в плинтус. Йестин снял кепку и приложил ладонь ко лбу. Вчера, конечно, перебрал. Всего-то вышел во двор что-то доказать Данни – черт его знает, как тот вообще на ноги поднялся. Йестин подумал, терзаясь чувством вины, что теперь, когда Хав ушла на работу, можно раздобыть в холодильнике чем подзаправиться. Обычно у него действовало правило до полудня не пить, но похмелье и все такое. Он потянулся было к Хав, когда она протискивалась мимо в направлении входной двери.

– Ой, ych a fi, Йестин, не лезь ко мне, от тебя несет, как от чертова паба. Да еще эти твои вонючие почки, – сказала она и поморщилась.

Он отпустил ее руку.

– И чайник только что вскипел. Выпей чая, ради Бога. Мне пора бежать, опаздываю.

Когда их дочки выросли достаточно, чтобы о них не надо было заботиться, Хав выучилась на учительницу. Преподавала валлийский язык в профессиональном колледже. Она устраивала благотворительные встречи в пользу Макмилланского фонда поддержки раковых больных, два раза в неделю ходила на занятия зумбой, а по субботам встречалась с девочками в новомикарном кафе в городе. Еще она пела в хоре и волонтерила в школе Лланелгана – готовила группу детей к выступлению на фестивале Урдд Айстедвод. Примерно раз в месяц она ездила в Ливерпуль или Кардифф навестить одну из дочерей. Йестина таскать с собой она перестала – после инцидента во время матча Уэльс–Франция на последнем Кубке шести наций, и, честно говоря, дело было не только в позоре, а и вообще без него она вздохнула с облегчением. Женщинам все как-то легче дается, чем мужчинам, – подумал Йестин: по крайней мере, тем, которых он знает. Входная дверь захлопнулась за Хав.

– Ну пока тогда, – сказал он себе.

Подошел к плите проверить, как там завтрак, а потом – к холодильнику, где какое-то время стоял, положив ладонь на ручку дверцы, и убеждал себя, что даже открывать его не станет, а вместо этого пойдет сейчас прямиком к буфету, где хранятся чайные пакетики. Он ведь не алкоголик. У него не бывает галлюцинаций, он не ссыт в штаны, не просыпается в лихорадке – ну а если иногда и бывает, что в лихорадке, так это ведь не часто, и это просто потому, что он стареет. В наше время все, мать вашу, алкоголики. И у каждого какой-нибудь диагноз, разве не так? Нормальных проблем больше вообще ни у кого не бывает. У всех обязательно какая-нибудь клиника. Какой-нибудь -изм. Он рывком открыл дверцу. Левый нижний угол, где хранилось пиво, был непривычно пуст.

– Чертова сука.

Но это ничего, он все равно не собирался пить, просто ему этого хотелось, но ничего. Его вполне устроит чашка чая, просто хотелось взглянуть.

Он соскреб почки, бекон и яйца на тарелку, потом туда же отправил консервированную фасоль, которую Хав оставила рядом со сковородкой. Сделать ему тост она забыла, но на это у него сейчас не было сил, к тому же чересчур соблазнительны были запахи мяса – соленого, маслянистого, живительного. Йестин воткнул радио в сеть, но оно так заскрежетало, что он тут же снова его выключил. Что ему сейчас надо, так это поесть. Тишины – и поесть, а потом немного вздремнуть. Дела можно оставить на Данни. Дан – хороший парень. Йестин волновался за него, переживал, что с ним будет, когда его, Йестина, не станет. Если поступать по справедливости, то Дану надо будет выкупить дом у Хав и девочек. Как-то раз во время ссоры она сказала, что ей насрать на Брин Хендре. Что лично она продаст дом, как только Йестин откинет ласты, а если он будет продолжать в том же духе, добавила она со злорадством, то ждать осталось недолго. Он положил в прорезь, оставленную в яичнице ломтиком бекона, ложку бобов и уже приготовился все это проглотить, но тут заметил на краю стола стопку писем – верхним лежало то «чуднóе», которое упомянула Хав. Он потянулся за ним. Чудным она его назвала, как видно, из-за того, что имя и адрес на конверте были написаны от руки, как на нормальных старых письмах – таких, которых уже никто давно не пишет. Наверняка какая-нибудь благотворительная чушь, чего-то у него хотят выпросить, но все равно.

Движимый вялым любопытством, он отер нож о штаны и провел им под приклеенным