Как жить с французом? - Дарья Мийе

* * *

— Девиз современной Франции?

— Свобода, равенство, братство!

— Сколько во Франции коммун?[39]

— Больше тридцати шести тысяч!

— Первый президент Пятой республики?

— Жак Ширак!

— Кто написал Марсельезу?

— Клод Жозеф Руже де Лиль. Могу даже спеть.

Мы тихонько пропели первый куплет, чтобы не разбудить Кьяру. Мы всегда делаем музыкальную паузу в этом месте.

— Символы французского государства?

— Марсельеза, День взятия Бастилии и белая женская головка на фоне триколора, — отрапортовала я.

— Чья головка? — вдруг уточнил Гийом.

— Откуда я знаю чья, — растерялась я. — Головка и головка. А что, она кому-то принадлежит?

— Это Марианна, — протрубил он, изображая разгневанного экзаменатора.

— Кто такая Марианна?

— Просто Марианна. Она символизирует свободу.

— Это поэтому она такая растрепанная…

Гийом с укоризной посмотрел на меня. Послезавтра я должна явиться в иммиграционную службу за штампом в паспорт, который даст мне право целый год законно проживать во Франции. Для того чтобы стать легальным иммигрантом, нужно будет пройти медицинский осмотр с флюорографией, выдержать беседу по профориентации, сдать тест на знание французского и — внимание! — республиканских ценностей. Провалившиеся будут направлены на спецкурсы, где им объяснят, что здешняя пресса свободна как угодно измываться над политическими деятелями и хулить партию власти, но упаси бог даже в легкой форме иронизировать над государственными символами; что здесь не принято произносить вслух не только слово «негр», но и «араб» и «китаец» — это может быть воспринято как проявление расизма; что здесь каждый имеет право исповедовать свою религию, если это не мешает дорожному движению и не будит соседей среди ночи. Чтобы не терять потом время на усвоение этих истин (наш бюджет не потянет няню), Гийом каждый вечер гонял меня по вопроснику, который сердобольный марокканец, прошедший тестирование, выложил в Интернете.

* * *

Бытует мнение, что бюрократы везде одинаково неприятны. Это неправда. После визита в отдел по работе с иммигрантами мне захотелось всех тамошних сотрудников пригласить к себе на чай. Ни словом, ни жестом, ни взглядом они не дали нам почувствовать себя людьми второго сорта. Улыбчивые соцработницы, словно семена добра, рассыпали вокруг себя «пожалуйста», «спасибо» и «будьте добры». Они разруливали очередь из нескольких десятков тунисцев, алжирцев, китайцев, эквадорцев и представителей других диковинных национальностей, обращаясь к каждому соответственно «мсье», «мадам» или «мадемуазель» (хотя в отдельных случаях, клянусь, это было неочевидно). В кабинеты каждого иммигранта вызывали лично, старательно произнося иностранные имена-фамилии и тут же извиняясь за неизбежные ошибки. И все начинали друг другу улыбаться.

Группе уроженцев Шри-Ланки, говорящих только на родном тамильском, тут же нашли переводчицу. Она, счастливая, выплыла из недр отдела по работе с иммигрантами с ликующим выражением лица: «Да, да, я говорю по-тамильски! Мне сегодня повезло!» В кулуарах нетерпеливо топтались в ожидании вызова переводчики с редких наречий Черной Африки и бывших островных колоний.

Это был другой мир. Здесь говорили не «Если вы хотите жить во Франции, то вы обязаны то-то и то-то», а «Добро пожаловать во Францию! Наша миссия — помочь вам как можно скорее освоиться в новой стране вашего проживания. Мы здесь для того, чтобы отвечать на ваши вопросы и решать ваши проблемы». На столике в зале ожидания стояли соки, вода, бисквиты, социальные работники ласково подбадривали стесняющихся: «Перекусите, это все для вас. А то, несмотря на наши старания, очередь иногда может затянуться на полчаса». О господи, полчаса! Да я здесь состарюсь!

Через три часа я вышла на улицу с восстановленной верой в человечество. В увесистом досье, которое мне дали с собой, были телефоны адвокатов, языковых центров, медкабинетов и социальных служб, адреса сайтов для поиска работы или жилья, проспект с описанием основных административных процедур, вроде записи ребенка в школу или открытия счета в банке, и рентгеновский снимок моих легких. В паспорте стоял заветный желтый стикер, сигнализировавший всем заинтересованным лицам, что в течение года я своя в Евросоюзе.

* * *

Но осмотреть нового гражданина со всех сторон и даже просветить его рентгеном французам недостаточно. Им надо залезть к нему в голову и подкрутить там необходимые винтики. Поэтому все прибывшие на Землю свободы, равенства и братства в обязательном порядке направляются на семинар «Жить во Франции», который занимает целый рабочий день с перерывом на обед.

До места назначения я добиралась сорок минут на метро вместе с толпой невыспавшихся кадровых служащих. Выйдя на нужной станции, я сразу увидела китайца средних лет, вертящего в руках тот же план проезда, что лежал в моей сумке, — он был отпечатан на официальном приглашении заботливыми сотрудниками иммиграционного центра. Я последовала за ним. Через пять — семь минут мы оказались у глухих железных ворот, покрашенных тоскливой серой краской, — такие обычно закрывают входы на склад продуктового магазина или в лабораторную часть НИИ. «Ну вот, заказывали лоботомию — получите», — пронеслось у меня в голове, пока рука толкала тяжелую железную калитку. Сейчас калитка захлопнется за мной, и через восемь часов я выйду отсюда новым человеком — законопослушным, верящим в «био» и ставящим свободу превыше всего.

За воротами скрывался небольшой квадратный дворик, по которому змеилась очередь наших с китайцем товарищей по счастью переехать во Францию. Нас было человек пятьдесят. На стойке ресепшн сидел полный мужчина в очках, с белой окладистой бородой и кучерявыми, хотя и поредевшими на макушке волосами — вылитый Санта-Клаус. Узнавая фамилию пришедшего, он направлял его в соответствующий кабинет. Я поднялась по винтовой лестнице на второй этаж и проследовала по табличкам, на которых фломастером было написано Vivre en France. В классе, куда они меня привели, стояли рядами офисные стулья, мягкие и пластиковые, и стол с проекционным аппаратом. Будут зомбировать двадцать пятым кадром, подумала я и пристроилась на мягком стуле, благоразумно рассчитав, что синдром беспокойных ног начнет мучить меня где-то через полтора часа, а ерзать по жесткому пластиковому сиденью костлявой попой больно. Усаживаясь, я исподлобья оглядела людей, с которыми предстояло провести день. Группа девушек в арабских платках, семейная пара пожилых тайцев (их всегда можно узнать по характерному выражению благостности на кофейных лицах), молодой китаец в сопровождении переводчицы. Остальные два десятка человек — выходцы из бывших африканских колоний. Увидев такой перевес в пользу франкоязычных соучеников, я начала сомневаться, не стоило ли тоже попросить переводчика. Ведь понятно же, что в таком контингенте соцработнику вряд ли придет в голову говорить медленно и внятно. Оставалось только надеяться, что двадцать пятый кадр сделает свое дело.