Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Когда же я стал развивать тему про поэтическую исключительность, про то, что «у поэтов свой закон», он улыбнулся и сказал: «Много прекрасных женщин. Но ведь на всех не женишься. – И, посерьёзнев, добавил: – К тому же, смотрите, вот у меня прекрасная жена, но ведь это только жена, это только любовь к жене, ведь это лишь отблеск любви Его к нам и нашей к Нему, не сравнимой ни с чем».

Однажды, начитавшись духовной литературы, я спросил его, как обрести смирение? Я имел в виду не то состояние забитой покорности, которое принято понимать под этим словом, а внутреннее состояние устремлённости к выполнению не своей воли, а высшей. И если своя разрушает, то высшая – укрепляет. Именно это имел в виду, кажется, Бердяев, когда писал, что смирение – это взгляд в реальность.

«Начните со скромности, – сказал отец Александр. – Промолчите, когда хочется оставить за собой последнее слово. Не настаивайте на своей правоте. Давайте больше высказываться другим…»

В приходе отца Александра было много евреев, и сам он был евреем. Поэтому в разговорах с прихожанами не могли не вставать некоторые «специальные» вопросы, например, об избранности еврейского народа, его отмеченности Богом Израиля. «Избранность евреев, – отвечал отец Александр, – избранность народа, призванного Богом, прежде всего предполагает не какие-то льготы или права, а повышенную ответственность перед теми призывами, с которыми Бог обратился к ним, перед теми нравственными задачами, которые Бог поставил перед еврейским народом. И Библия полна упрёков Творца в адрес избранного народа, что он всё время отпадает от тех нравственных высот, ради осуществления которых и был создан, всё время предаёт своего Создателя. Неправильно говорить, – продолжал отец Александр, – что существует только один избранный народ, это не так. Греки, например, тоже были избраны Богом, чтобы донести людям весть о совершенной красоте, точно так же, как израильские пророки доносили весть о совершенном Боге и его духовных требованиях к человеку…»

Людмила Улицкая

Отец Александр Мень помогал связывать порванные нити, восстанавливать связи с тем христианством, которое проповедано было на берегах Киннерета, а не в роскошью совращённых храмах Византии. Улыбаясь примиряющей улыбкой, замечал, что «если б не огромное церковное богатство, не было бы ни готической архитектуры, ни итальянского Возрождения, что именно церковные богатства во все века питали культуру». Но ничто меня не убеждало: только церковь святого Франциска, Серафима Саровского и «нестяжателей» имеет право на существование, всё прочее – мамоне… А отец Александр, весёлый бессребреник, белозубо улыбался: «Да ты экстремистка!»

Владимир Файнберг

После службы приехали в церковь телевизионщики, установили в храме свою аппаратуру, чтобы взять интервью у отца Александра. Кроме уборщиц и регента Сони Руковой, там больше никого не было. Получив ответы на заранее придуманные вопросы, телегруппа уже начала было сматывать свои провода. Но внезапно каждый из этих людей почувствовал, что у них возникли свои, не надуманные вопросы. Завязалась доверительная, неформальная беседа. Один из телевизионщиков спросил: «Как вы относитесь к коммунизму?» «Коммунизм – это теория, а христианство – практика, – ответил отец Александр, – и они находятся в противоположных направлениях».

Соня хорошо запомнила ответ и на другой вопрос: «А как вы относитесь к лозунгу французской революции – “Свобода, Равенство и Братство”?» «Сами по себе эти слова ничего не означают. Равенство? Кого и перед кем? И вообще, весь мир устроен по принципу иерархии. Поэтому равенство – это абсурд. Оно возможно только перед Законом. Свобода? Тогда от чего и кого? В принципе, это слово означает просто анархию. Мы это проходили… Братство? Для этого нужен, как минимум, общий Отец».

Один из наших прихожан задал отцу Александру вопрос об Апокалипсисе. «Прежде всего запомните раз и навсегда. Эту книгу все неправильно читают. Её читают как книгу ужасов. А эта книга о победе. Эта книга имеет такое же отношение к Новому Завету, как Новый Завет – к Ветхому Завету. Новый Завет – исполнение Ветхого. Апокалипсис есть исполнение того, что обещано в Новом».

Владимир Френкель

Помню неожиданный разговор о сектантах. Собственно, разговор начался с того, что я попросил совета. Одна моя хорошая знакомая примкнула к адвентистам, а мне хотелось привести её в Православие, в Церковь. Вот я и спросил, как мне лучше это сделать. Ответ был неожиданным: «Молиться о ней и… не торопиться. С уважением относиться к её вере, не жертвуя своей. Не “агитировать” за Православие, а быть самому православным. Бог Сам приведёт эту женщину в Церковь, если Ему будет угодно это сделать». (Надо сказать, что так впоследствии и случилось.)

В связи с этим отец Александр сказал, что, по его мнению, «настоящее сектантство – это состояние души, пребывающей в соблазне гордыни. Поэтому подлинных сектантов не так и много, но сектантом в душе можно быть и находясь в Церкви. Поэтому сектантство – это духовный порок, болезнь, когда человеку кажется, что только он и его ближайшее окружение веруют истинно, а вокруг одни враги. Сектантство – это закрытость, слепота, это те самые слепые вожди слепых, о которых говорил Христос. Это вера без любви».[67]

Андрей Черняк

Вместе с нашей группой катехуменов[27] крестился мой сын Янка. И перед тем, как нас крестить, отец Александр говорит: «Ну вот, последний момент. Если у кого-то есть ещё какие-то важные тревожащие вопросы, на которые нет ответа, сейчас самое время их задать». Все, естественно, благочестиво молчат, за исключением девятилетнего Янки, у которого никогда никаких комплексов не было. Это было его собственное решение – креститься, у него были к этому времени свои какие-то отношения с отцом Александром. Янка задаёт ему вопрос: «Ну всё-таки как, ад или спасение всем?» И отец Александр очень серьёзно ему отвечает. Я до сих пор помню, если не дословно, то близко к тексту. Отец говорит: «Мы часто понимаем спасение как нечто статическое. Вот, есть спасение, и – нет спасения. Спасён или не спасён. А я вижу это по-другому. Я вижу здесь динамику. Спасение – это процесс, в который мы вступаем, и дальше он как-то идёт. И можно нарисовать такой образ. Представьте себе гору, и наверху горы – источник света. И вот мы все на эту гору поднимаемся. И то, что в нас причастно свету, то может туда подняться, а то, что непричастно свету, то с нас этим светом счищается куда-то туда, во тьму. Но мы поднимаемся наверх. Понятно, что достигают вершины какие-то кочерыжки, но там, дальше, Бог достраивает каждого из нас до полноты Своего замысла. Каждого из нас. Я ответил на вопрос?» Янка так серьёзно: «Ну, пожалуй, да». После чего отец улыбнулся, как-то в сторону – мне показалось, что это как-то в мою сторону тихо было сказано: «Ну что ж, по-моему, то, что я сказал, находится в некотором согласии как с католическим учением о чистилище, так и с православным учением о мытарствах». А потом ещё тише сказал, уже без улыбки: «Самый главный вопрос: где наше “я” – в том, что поднимается, или в том, что счищается».