Мик Джаггер - Филип Норман

Если наводка на сборище в «Редлендс» и впрямь поступила из «Новостей мира», рядовые полицейские, участвовавшие в налете, об этом не знали. У Джона Челлена, который выслушал анонима, не создалось впечатления, будто он говорил с журналистом, и грохота пишмашинок в трубке он тоже не различил. Важно и то, что, едва поползли слухи о причастности газеты, Челлену было велено их проверить. Побеседовав с доктором Диксоном Фёртом, он и детектив-сержант Кадмор поехали в редакцию «Новостей мира» на Бувери-стрит, где спросили шеф-редактора, не из их ли редакции поступил звонок. Газетчики заверили, что звонок поступил не от них.

* * *

Персонаж, который, казалось бы, мог в этой драме захапать себе место под прожекторами, оставался за кулисами и помалкивал, что на него было очень не похоже. Узнав о налете, Эндрю Олдэм уехал из Лондона, пока журналисты не потребовали комментариев, и, по его словам, «затерялся в Калифорнии». Первый сигнал SOS поступил Аллену Клейну, и тот, заявив, что «их беды — мои беды», помчался в Нью-Йорк, дабы организовать защиту Мика и Кита.

Олдэм отстранился — он уже не был шестым в «Стоунз», гордо делившим все невзгоды со своими парнями. Мик — в первую очередь Мик — вполне мог рассчитывать на помощь Свенгали, который столько сделал для того, чтобы Трильби оказался там, где оказался. Но в последние месяцы, и особенно после эпизода в «Лондонском палладиуме», между ними росла отчужденность. Все, кто окружал «Стоунз», замечали, что Мик, некогда покорный и податливый, больше не бегает к Олдэму за советом — теперь он сам принимает решения и за себя, и за всю группу, а затем ставит Свенгали перед фактом.

Олдэм, со своей стороны, осуждал нынешний круг общения Мика, все это высшее общество, и винил «этих Робертов Фрейзеров и Анит Палленберг» в том, что внутренняя политика и сексуальное напряжение в группе стали еще причудливее, чем при нем. После «редлендского» налета он не наслаждался заголовками, как встарь, а корил жертв за беспечность, говоря, по сути дела, что так им всем и надо. Из второго тома его мемуаров, «2Stoned», следует, что у него была и другая причина в ближайшие четыре месяца не высовываться: он до смерти боялся, что станет следующим.

Так или иначе, отдаление Олдэма от повседневных дел «Стоунз» началось отнюдь не вчера. Вместо себя на роль пресс-агента он нанял человека, который на первый взгляд наглядно иллюстрировал, сколь глубоко погряз Олдэм в унылой корпоративщине. События, однако, доказали, что немолодой Лес Перрин, в неизменном сером костюме, оказался гениальной находкой. Он был пресс-агентом старой школы, его равно уважали и клиенты, и журналисты, которым он разрешал, если что, звонить ему домой в любое время дня и ночи. Во всех смыслах бесконечно правильный, он стал рупором, о каком в предстоящих испытаниях Мик и Кит не могли и мечтать; кроме того, он был одним из тех немногих, кто умел держать Мика в узде.

Одно время казалось, что от беды можно откупиться, — люди вокруг «Стоунз» откупались от многого. Один знакомый проныра, «Испанец» Тони Санчес — одни считали его дилером, приятелем Кита, другие сомнительным адвокатом, приятелем Олдэма, — заявил, что у него есть связи в Столичной полиции и там устроят так, чтобы вещества, конфискованные в «Редлендс», потерялись еще до того, как попадут в лаборатории Скотленд-Ярда. Мику светила лишь мелкая административная мера наказания, да и той можно было избежать — врач ведь подтвердил рецепт; ему не стоило рисковать обвинениями в даче взятки офицеру полиции, сговоре и попытке препятствования правосудию. Он согласился ради Кита и Роберта Фрейзера — им было что терять, если химики Скотленд-Ярда приступят к работе.

В своих воспоминаниях, опубликованных в 1979 году, Испанец Тони утверждает, что взятка составляла £12 000. По словам Роберта Фрейзера — £7000, около £50 000 по нынешним временам, из которых по £2500 должны были уплатить Мик и Кит, а он наскреб оставшиеся £2000, что далось ему гораздо труднее. «Испанец» Тони, по мнению Кита, передал деньги своему знакомому в пабе «Килбёрн», а что химическому анализу это не помешало — ну так это лишний раз доказывает, что британские полицейские бывают коррумпированы вдвойне. Однако, по словам Марианны, обо всем прознал Аллен Клейн, и ему хватило мудрости отменить их план.

Клейн советовал Мику и Киту на время убраться из Великобритании — пускай полиция думает, когда и что им предъявить, а их между тем не будут донимать газетчики. Решили поехать в Марокко, страну, тогда еще сравнительно далекую и нетронутую (хотя на декор Свингующего Лондона она повлияла не меньше Индии) и с легендарно либеральным отношением к наркотикам и сексу. Годом раньше туда ездили Брайан и Анита с Кристофером Гиббсом — покупали украшения и одежду на базарах, курили гашиш и слушали местную музыку, которая завораживала Брайана. Вернулся он с забинтованной рукой, что объяснял скалолазной неприятностью: на самом же деле это он в гостинице хотел ударить Аниту, но промахнулся и со всей дури вмазал кулаком в металлическую оконную раму.

В конце концов в марте 1967 года в Марокко собрались восемь человек — тщетная, как потом выяснилось, попытка сбить полицию со следа Мика и Кита. Позвали Брайана и Аниту, а также еще двух жертв «редлендского» налета, Роберта Фрейзера (в ужасе ожидавшего результаты анализа своих «инсулиновых» таблеток) и фотографа Майкла Купера. Чтобы газеты особо не вопили о том, как два главных подозреваемых вместе линяют из страны, Мик и Марианна полетели через Танжер, а Кит поехал в своем синем «бентли-континентале», с шофером Томом Кейлоком, Брайаном, Анитой и общей подругой по имени Дебора Диксон.

Четырехдневная поездка по Франции и Испании оказалась судьбоносной, а для одного из участников роковой. В Тулоне у Брайана случилась пневмония — возможно, кислота усугубила хроническую астму, — и его пришлось сдать в больницу. Проявив нехарактерную самоотверженность, он настоял на том, чтобы Анита не ждала, пока он поправится, а ехала дальше с Китом (Дебора к тому времени где-то потерялась). Кит не планировал пользоваться ситуацией, но в поездке по Испании, пока шофер Кейлок неотрывно смотрел вперед, Анита отсосала у Кита на заднем сиденье «бентли». Ночь они провели вдвоем, но уговорились считать это случайной интрижкой — Кит не хотел нарушить недавно обретенное взаимопонимание с Брайаном. Потом он один поехал в Марокко, а Анита вернулась, встретилась с Брайаном, и они отправились в путь снова, на сей раз самолетом.

Сначала в Танжере, затем в Марракеше «Стоунз» сошлись со знаменитыми экспатами, которые употребляли наркотики так, что даже Брайан рядом с ними выглядел салагой. Среди них был почтенный американский писатель Уильям С. Берроуз, автор «Джанки» и «Нагого обеда», а также английский писатель и художник Брайон Гайсин, автор рецепта «шмальной помадки», вошедшего в поваренную книгу Элис Б. Токлас, любовницы Гертруды Стайн. Поп-звезды под угрозой обвинения в связи с наркотиками могли бы мудрее выбирать знакомства.

Еще они встретились с легендарным королевским фотографом и сценографом Сесилом Битоном (ему в то время было шестьдесят три года, и он был известен под именем «Рип Ван Вынь-ка»), который целую ночь тусил с «драными цыганами», а назавтра уговорился сфотографировать Мика и Кита у гостиничного бассейна. В своих весьма ядовитых дневниках Битон описывает, как сидел рядом с Миком за ужином, — кожа «белая, как куриная грудка», «врожденная элегантность» и «идеальные манеры… Он умел смотреть, и его глаза с белесыми ресницами всё подмечали… Он спросил: „Вы пробовали ЛСД? Ой, вам нужно попробовать, вам очень важно: вы никогда не забудете эти цвета… Человеческий мозг работает не на четырех цилиндрах — на четырех тысячах…“» Снова встретившись с ним наутро у бассейна, под безжалостным солнечным светом, Битон с трудом поверил, что перед ним тот же человек: «лицо — белая и рыхлая бесформенная масса, глазки заплыли, нос очень розовый, волосы — как мокрый песок… Он сексуален, но совершенно беспол. Из него, пожалуй, вышел бы евнух». Мику, впрочем, на ближайшие трое суток предстояло занять непривычное место зрителя — он лишь беспомощно, нормальным голосом, а не вдохновенным полушепотом, как в беседе с Сесилом Битоном, отмечал, что «дела, блядь, усложняются».