Французская защита - Анатолий Арамисов

— Можешь считать меня недоумком, отказывающимся разделить постель с такой соблазнительной женщиной, как ты. Но я все сказал.

— Не все еще… Возможно, мы увидимся с тобой в ближайшее время.

— По какому поводу?

— Дело о тройном убийстве в моей тюрьме еще не раскрыто. И об убийстве твоего друга тоже. Поэтому тебя, несомненно, вызовут на допрос в качестве свидетеля. Пока свидетеля… Кстати, ты где живешь в Париже?

— Обычно в доме президента нашего клуба.

— Будем знать.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, конечно. Я просто хочу заставить тебя думать лучше. Аревуар! — Женевьева не смогла скрыть нотки злости в голосе.

— До свидания, не злись, я прошу тебя. Извини, но так получилось.

— Не стоит извиняться. Я ухожу!

Шум отодвигаемых стульев. Шелест одежды. Приглушенные голоса посетителей ресторана.

Симона выключила рацию, обессилено откинулась на спинку дивана и счастливо улыбнулась:

«Он будет моим!»

* * *

Виктор позвонил через несколько дней.

— Да? — ответила Симона, и ее сердце сладко замерло: «Наконец то!».

— Как поживаешь?

— Спасибо, все в норме. А ты?

— Я скучаю без тебя.

Девушка улыбнулась и подошла с телефонной трубкой к окну.

— Интересно — почему?

— Потому что… просто скучаю! — не нашелся, что ответить Одинцов и, помолчав, добавил. — Ты так быстро ушла с нашего последнего матча.

— Так получилось.

Молчание.

— Я хотел бы поговорить с тобой насчет моей идеи. Точнее, конкретного начала нашей игры. Надеюсь, ты не передумала? — Симона чувствовала, как ее собеседник волнуется на другом конце трубки.

— Нет, раз я тебе обещала помощь, то я выполню.

— Мы должны обговорить детали этого дела.

Девушка помолчала и ответила:

— Хорошо. Давай встретимся в кафе, вечером.

— В каком и во сколько?

— Давай на рю Риволи у Лувра, дом 93, кафе Marly Musee, знаешь?

— Да, приблизительно представляю.

— В двадцать часов.

— Договорились! — радостно ответил Одинцов и подождал, когда Симона положит трубку на аппарат.

Они решили — первая «проба» сил произойдет на однодневном соревновании по быстрым шахматам в пригороде Парижа.

Аубервиль. Рапид-турнир, по 30 минут каждому игроку на всю партию. Туда должны приехать около трех сотен участников, среди них пять гроссмейстеров.

Первый приз — две тысячи долларов.

Виктор купил небольшой, но сильный аккумулятор, специальные провода для съема электроэнергии. Д ля ноутбука, на всякий случай, если закончится заряд батареи.

Симона на автосервисе сделала все стекла своей «Ауди» тонированными. Они договорились: их вместе на турнирах никто не должен видеть. Перед отъездом в пригород еще раз проверили всю аппаратуру.

Тройное снятие информации с партии: в очках, ручке и в запонке на галстуке.

Симона Маршалл заметно волновалась.

Виктор заметил это и подбодрил напарницу, обняв ее за плечи:

— Ну, не нервничай! Все будет хорошо. Даже если что-то помешает или связь прервется, я сам доиграю партию со свежими силами.

— А ты не волнуешься? — девушка внимательно посмотрела ему в глаза.

— Есть немного, — признался Одинцов.

На самом деле, он переживал и терзался больше Симоны. Просто профессионально скрывал это под непроницаемой маской лица.

— А я сильно трушу, — прошептала красавица, — никогда раньше не думала, что…

И замялась, подбирая нужные слова, чтобы не обидеть Виктора. Она чувствовала прикосновение его большого тела, и ей было приятно это ощущение.

— Что станешь авантюристкой вроде меня? — улыбнулся мужчина.

— Вроде того, — кивнула Симона.

— Кто не рискует, тот не пьет… нет, скорее — не живет полнокровно, — поправился Одинцов, — ладно, я все беру на себя, этот грех мой!

— Но мы же не долго будем так играть против них? — девушка вопросительно заглянула ему в глаза.

— Нет, конечно! Я возьму свое, несправедливо отобранное в турнирах, и всё!

Но они не знали, что Судьба распорядится иначе…

— С Богом! — прошептал про себя Виктор Одинцов и пригладил свои волосы, закрывающие уши. В наушниках тихо говорила Симона:

— Все в порядке. Я вижу хорошо. Мотор работает, я припарковалась в уютном месте и мою машину не видно среди деревьев.

Виктор нарисовал ручкой на бланке условленный знаю букву «S», что означало: слышу хорошо.

Соперник Одинцова, французский мастер Филипп Трамбле пожал ему руку, внимательно взглянул на доску, и, пробежав по своим белым фигурам тонкими, словно у пианиста, пальцами, сделал первый ход королевской пешкой на два поля вперед.

«Сделал ход с е2 на е4, что-й то мне знакомое, так таю..» — Одинцов вспомнил знаменитую песню Высоцкого и улыбнулся.

Спустя десять секунд Симона прошептала:

— Е7 — Е6.

Французская защита.

Компьютер выбрал именно этот дебют.

Филипп удивленно посмотрел на соперника. Русский обычно избирал сицилианскую защиту, играя первым ходом ц7 — ц5.

Потом быстро двинул ферзевую пешку на два поля вперед.

Симона с Виктором настроили компьютерную программу, определив ей десять минут на всю партию, поэтому она практически молниеносно отвечала на ходы француза.

Тот стал задумываться.

Время, затраченное Виктором на дебютные пятнадцать ходов, едва превышали две минуты.

В миттельшпиле, то есть — в середине игры Филипп Трамбле, нервничая из-за сильного отставания по времени, сделал едва заметную неточность, как черные тут же перехватили инициативу.

Виктор Одинцов, на удивление спокойный, быстро делал ходы, практически не задумываясь.

К сороковому ходу он получил решающее преимущество.

Француз специально залез в сильнейший цейтнот, чтобы заставить понервничать противника в надежде на его грубую ошибку.

Программа СиМа играла безупречно.

Русский неторопливо делал сильные ходы, умудряясь записывать их на бланке партии.

Ввиду неизбежного мата, Филипп Трамбле сдался.

Следующие семь партий проходили в приблизительно таком же ключе. Соперники делали ошибки в самом конце, когда сильно уступали по времени.