Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

В Песиных глазах блестят слезы: не так-то легко уезжать от внука, из дома, из родного места. Но вот закончено кормление лошадей, теперь они готовы к дороге. Возчик Мордехай в пиджаке и накидке завершает последние приготовления. Провожающие собираются вокруг телеги. Старая Песя берет на руки спящего внука и прижимает его к сердцу. Слезы капают на крошечное детское личико.

— Смотри за ним хорошенько, Даша!

Другие женщины тоже плачут.

— Доброго вам пути, Песя! Да поможет вам Господь! Даст Бог, еще свидимся!

Сухи глаза Эсфири, мастерицы лапши. С каменным лицом стоит она во дворе, опираясь на свою вечную палку, стоит и молчит.

— Прощайте, тетя Эсфирь! — Песя осторожно целует ее в щеку.

Женщины Гадяча уважают дряхлую мастерицу лапши, уважают и немного побаиваются. Старики пожимают друг другу руки. Печаль разлита во дворе. Только Тамарочкины глаза поблескивают радостью, на лице у нее — улыбка. Ей жарко; Тамара сбрасывает жакет и остается в черном платье с батистовым воротничком. Телега трогается с места; на выезде из Садового переулка она сворачивает вправо и пропадает из виду.

Тамара сидит на козлах рядом с Мордехаем и глазеет вокруг. На лице бабушки Песи еще не высохли слезы. Не такой пышной выглядит этим утром каштановая борода дедушки. Павлик смущен присутствием нового напарника. Они пересекают главную площадь, минуют почту и начинают спускаться к мосту на вельбовском большаке. Много раз ездил Мордехай этой дорогой, но в последнее время ее не узнать: забито шоссе беженцами, машинами, военными подразделениями. Временами движение останавливается, и приходится долго ждать, прежде чем машины снова тронутся с места.

Вот и сейчас перед мостом пробка. Лишь спустя час нашим путешественникам удается вклиниться между военными грузовиками и пересечь реку. За мостом было свободней, и хорошо отдохнувшие лошади прибавили ходу.

Хаим-Яков и Песя оглядываются, бросая прощальные взгляды на город Гадяч, на реку Псёл. Медленно текут ее воды, отражая серое небо, одинокие деревья, молчащие берега. Справа от шоссе — кладбище, и глаза сами отыскивают меж деревьев красноватую стену гробницы Старого Ребе. Где-то там горит над могилой Негасимый огонь. Много поколений евреев прошли рядом с ним своей последней дорогой, и дождь смыл следы ног провожавших. Равнодушно глядит серое небо, безразличен ветер, чужда человеку зелень и желтизна леса, страшен и враждебен мир.

Шоссе забирает вверх, и лошади переходят на щадящий режим работы. Возчик Мордехай, верный заведенному обычаю, вытаскивает кисет и принимается сворачивать самокрутку. Закуривает трубку и Хаим-Яков. Телегу окутывают клубы дыма, и у Мордехая наконец развязывается язык.

Странная у нас жизнь в последнее время. Мир перевернулся вверх ногами. С Первой мировой не видывали такого. Все дрожат от страха, мечутся, как кролики. Взять хоть русско-японскую войну тридцать пять лет назад: разве кто-нибудь бежал тогда из Гадяча? Да и позже, десять лет спустя, все было тихо в городе. Правда, потом деникинцы и Петлюра потрепали-таки евреев, но даже тогда не было такой паники и беспорядка. Евреи оставались на своем месте, и даже были среди них такие, кто мог дать погромщикам отпор, как, например, Мендл Цукер.

Следует плевок и причмокивание. Мордехай подбирает вожжи, щелкает кнутом:

— Н-но, Павлик!

Лошадь сдержанно машет хвостом. Рыжий не реагирует никак. Новые клубы дыма поднимаются над телегой.

— Вы ведь слышали о Мендле Цукере из местечка Сары? — спрашивает Мордехай и продолжает, не дожидаясь ответа: — Это было в злодейском девятнадцатом году. Ночь. Сары. Дом Мендла Цукера. Цукер спит себе в комнате с окнами на сад-огород и вдруг чувствует сквозняк. Дует ему, значит, по ногам. Открывает хозяин глаза и видит, что кто-то лезет в дом через открытое окно. А надо сказать, что окна в цукеровском доме были довольно узкими. И потому трудно пролезть в такой небольшой проем этакому здоровенному гою. Ну, разве что боком.

Мендл не растерялся, разбудил жену и говорит ей шепотом: «Сара, ты только не пугайся, но какой-то вор лезет к нам в окно. Принеси-ка мне скорее топор». И вот Сара бежит в кухню и приносит топор. Мендл смотрит и говорит: «Что ты мне принесла, корова? Это старый топор! Неси новый!» И вот Сара снова бежит в кухню и приносит новый. А гой тем временем продолжает протискиваться в дом, как видно надеясь найти здесь несметные сокровища. Ему даже в голову не приходит, что эти трусливые жиды станут защищаться. Он лежит боком на подоконнике, и глаза его шарят в темноте. Что делает Мендл? Мендл подходит к окну, поднимает топор и одним хорошим ударом сносит злодею голову с плеч! Голова падает на пол, а бандит остается в окне. Утром выяснилось, что это был один из известных бандюганов, вор и убийца…

Сзади слышен шум автомобильных моторов. Колонна грузовиков обгоняет телегу и уезжает, оставив за собой облако пыли.

В Вельбовке тихо; Тамара ощущает себя чужой в этой деревне. Лес молчит, безмолвствуют высокие сосны. Иногда налетает ветер, и тогда деревья начинают раскачиваться в сером мороке осеннего дня, роняя на землю иглы и шорохи. Тамара поеживается — неприятен ей этот пугающий шорох.

Главная улица Вельбовки тиха и безлюдна. Из нескольких труб поднимается дым. Босоногая девочка с коромыслом несет навстречу полные ведра воды, проходит, даже не взглянув на телегу. Полные ведра — хорошая примета, и Песя про себя благодарит девчонку.

— Н-но, ребятки! — прикрикивает на лошадей Мордехай.

На этот раз он не шутит, и Рыжий с Павликом, поняв намек, прибавляют шагу. Телегу начинает трясти.

Пятый час, суббота, одиннадцатое сентября. Несколько крестьянок направляются в город — сероглазые и черноглазые украинки с бойкими взглядами, белозубыми улыбками и загорелыми лицами. Над дорогой слышен их мягкий украинский говорок.

Как случайны людские встречи! Вот и теперь перекрещиваются пути и взгляды двух наших хороших знакомых, Тамары и Глаши. Глаша все еще много времени проводит в лесу. Сейчас она возвращается после трехдневного путешествия в далекую чащу рядом с деревней Веприк. Высокая и стройная, Глаша стоит на опушке и смотрит на дорогу. Все тут близко ей и знакомо — в том числе и это шоссе, по которому безостановочно движутся теперь военные машины и телеги с беженцами. Глаза девочек встречаются. Девушка с льняными волосами стоит на лесной опушке и смотрит на дорогу. Смотрит, как испокон веков смотрели ее матери и бабки, смотрели на мир и на войну, на своих и врагов.

Хаим-Яков дремлет, но широко раскрыты глаза старой Песи, да и Тамара с интересом взирает на белый свет. Крутятся в дорожной пыли палые листья, вспархивают вверх, гоняются друг за другом в суетливой игре. Стоп! Улеглись, ждут следующего порыва осеннего ветра, который снова сорвет их с места, взметнет и погонит дальше.

Начало сентября застает наших героев Соломона и Вениамина в Красной армии, на Юго-Западном фронте, которым командует генерал Кирпонос. К штабу фронта приписана топографическая рота капитана Важинова. Рота делится на взводы по двадцать человек, которые выполняют всевозможные топографические работы. Одним из таких взводов командует лейтенант Соломон Ефимович Фейгин; в этом же взводе находится и Вениамин. Если ты, мой дорогой читатель, бывал когда-нибудь в болотистых местах Полесья и Чернигова, к северу от Чернобыля, между Днепром и Припятью, то можешь примерно представить себе условия, в которых оказался взвод Соломона Фейгина. При отступлении на Чернигов пришлось бросить машины и идти пешком через болото, таща на себе оружие и военное снаряжение. Повсюду попадались глубокие ямы и трясина, прикрытая высокой травой и осокой. Оступившийся солдат проваливался по пояс и начинал тонуть.