Свое время - Яна Дубинянская

Ворота дом-больнички разъезжаются в стороны, медленно, медленно! — наподдаю ногой в ликвидаторском кованом башмаке, и их сминает, словно бумагу, плющит, корежит, пофиг, я уже далеко. Я лечу. Меня простили, мне дали шанс. Я не подведу.

Вдруг вспоминаю, что так и не прочел как следует его досье. И хуже: кажется, так и забыл там, под зеленой кушеткой, помеченной моей спермой. Да нет, конечно же, они здесь, в чехле от ликвида; но пофиг эти драные листки. Я узнаю его, стану его тенью, он ни шагу не совершит без меня — и втрескается в Мир-коммуну, и останется навсегда, потому что они остаются все. А что там делать, как там жить вообще, на их задворках, где у каждого — как она сказала? — свое, отдельное время?.. Да ну, так не бывает. Тут какая-то подстава, подвох. Иначе они б и не лезли.

Она еще говорила, что на задворках каждый ускоряется и замедляется по собственному желанию. Ну да, хотел бы я посмотреть на того психа, который добровольно замедлится; желающая трахнуться столовая или госпитальная девка не в счет. Собственно, замедлиться и нетрудно. А ускориться… ускориться еще?!

Успеваю подумать, как это было бы круто. И вижу его.

Определить гостя легче легкого. У кого еще в коммунальном времени может быть мобила? Останавливаюсь прочесть его бейджик; не знаю, что говорят гостям, когда навешивают на них бейджи, наверняка плетут что-то про интеграцию и роскошь человеческого общения, — но делается это, конечно, для нас, ликвидаторов. Сун, точно, фигасе, как мне повезло. Игар Сун.

Он держит мобилу у виска, чуть выше, чем надо, потому что на задворках никаких мобил, разумеется, нет. Пытаюсь понять, говорит ли он: губы полуткрыты, но вроде бы не шевелятся, мне приходится черт-те сколько пялиться на него, чтобы убедиться в этом. Впервые мое время начинает раздражать; вернее, раздражает коммунальное, в котором живет он, замедленный настолько, что это уже и не смешно, а почти никак. Примерно так же мы в дом-саду наблюдали закат солнца, оно двоилось перед глазами и, ясен пень, двигалось — но как-то мимо наших глаз, просто в какой-то момент оказывалось наполовину за горизонтом, затем оставалась узкая малиново-рыжая шапка, а потом пряталось совсем. Невозможно работать в таком хроноразбросе, надо замедлиться, раз уж я его нашел и догнал, — но сама мысль об этом невыносима.

Он закрывает рот. Мобила еще у виска, но, наверное, все-таки молчит, это он, вип, сам пытается кому-то дозвониться, и безуспешно. У него обалделые, слегка закатившиеся глаза.

Я смаргиваю, осматриваюсь вокруг и вижу висячий, замедленный донельзя коммунальный мир, тьфу ты, Мир-коммуну, лучший, прекраснейший из миров, я не должен забыть. Из-за угла выходит и никак не может выйти стая недоростков, если они вдруг вздумают к нему пристать, мне достаточно будет одного небрежного движения в их сторону. Поднимаю глаза — и вдруг соображаю, блин, соображать-то надо побыстрее! — откуда он вышел. Там как раз медленно-медленно приоткрывается дверь, выпуская… ну да, будем надеяться, что все-таки девку. Это же дом-трах.

У нее тоненькие белые пальцы, вцепившиеся в ручку двери, и длинная юбка с дырой на подоле, и спутанные рыжие волосы, девки почему-то никогда не причесываются после дом-траха, наверное, чтобы каждому было понятно, откуда это они. Точно-точно, вспомнил, мне рассказывали там, на Базе, во время общего трепа после отбоя: гости всегда первым делом прутся в дом-трах. Потому что там, у них, на задворках, дом-трахов нет вообще. Ржу беззвучно, чтоб не пугать випа и подползающих недоростков. Наконец-то до меня доходит, щелкает, встает по местам кусочками паззла: там у каждого свое время, а дом-трахов нет. Вот оно в чем дело. Грандиозная подстава и подвох.

Как они, спрашивается, выходят из положения? Где и, главное, когда трахаются?!

Снова гляжу на своего випа. Значит, Сун, да? Поздравляю, Сун.

Она уже выползла вся, незаметно, словно солнце из-за горизонта, она правда похожа на солнышко, рыжая, смешная, с большущими глазами и вся в размазанной помаде. Чувствую, как у меня встает; вот черт, она же едва шевелится в своем коммунальном времени, да никогда в жизни у меня, Молнии, не встал бы на коммунальную девку — но она не отсюда, она вся какая-то другая. Гостья, хоть и, наверное, без вип-статуса, раз мне не дали отдельных инструкций, она просто при нем, при моем випе. Пытаюсь прочесть ее бейдж, но там слишком много букв, смазанных во временном зависе. Перевожу взгляд на Суна, уже опустившего мобилу примерно на уровень груди по пути к оттопыренному карману. Штаны у него, конечно, уже не топорщатся, нечему там — не меньше, чем на пару бесконечных коммунальных часов, тьфу, слизняк. Я его презираю. Жаль, что моими же усилиями он останется здесь, непременно останется.

Если постоянно торчать на одном месте, он может меня заметить — так, неясную тень, но все-таки. Начинаю двигаться туда-сюда, заодно разминая ноги, и камешек, подвернувшийся под каблук, отскакивает к стене и пробивает в ней дыру навылет; а может, все-таки замедлиться до спецохранного? Но ведь они наблюдают за мной, они замедлят сами, если сочтут нужным, а пока — у меня есть мое и только мое время. Самое быстрое во всем Мире-коммуне; мне реально рвет крышу каждый раз, когда я вспоминаю об этом.

Тем временем они начинают говорить. Частота настолько низкая, что я не слышу ни звука, равно как и не отслеживаю шевеления губ; угадываю по туповатой, будто резиновой гримасе на ее лице, красивая девка лишь во время разговора может выглядеть вот так. Вип, наверное, жестикулирует, двигая руками, словно плывет в плотном киселе на неслабой такой глубине. Решают, куда им теперь?.. Мне говорили, у гостей после дом-траха всегда возникает именно эта проблема.

Пока они закончат разговор, я успею смотаться в дом-больничку и поиметь госпитальную задницу во всех позах, никуда она теперь не денется, не усвистит в своем рабочем времени с рабочей же кушетки. Успею ликвидировать все до единого конфликты в гостевой зоне и окрестностях, а лучше бы профилактически скрутить и распихать по дом-боль­ничкам всех до единого встречных недоростков и взрослых идиотов. Успею нагнуть каждую столовую девку в зоне, чтоб до них лучше дошло, как работать с гостями. Что у нас еще, дома-шмотки?.. Ну да, девку випа определенно надо переодеть, лазает в своем драном задворочном шмотье, а ведь классная девка. У нее уже другое выражение лица, сморщенный носик и поднятые брови, смешнючая, и еще она так повернулась, что между пуговицами на кофточке проглядывает сиська, почти вся.

Представляю ее, рыжую, безо всего. На бреющем полете моего времени я мог бы раздеть ее догола так, что она и не поймет, как это произошло.

Но я ничего такого не делаю. Просто жду, профилактически переминаясь на месте и между делом размазывая двумя пальцами пролетающую муху или шмеля, пока они закончат и чего-нибудь решат. Вот тогда, через целую вечность пяти, или сколько им там надо, коммунальных минут, что-то решу для себя и я.

Одно знаю точно: я не замедлюсь. Ни на миг — пока это зависит от меня самого. Во всем Мире-коммуне просто не существует ничего, что могло бы сподвигнуть меня, перевесить, показаться — хоть на секунду, на мою секунду! — важнее и круче. Говоришь, на задворках оно типа есть у каждого, и будто они сами, добровольно замедляются по самое не могу?.. Нефиг свистеть, слышишь, да пошла ты со своей задницей. Даже на задворках не может быть таких идиотов, чтоб не понимали — как это.