Фортуна - женщина - Уинстон Грэхем

Я дал ей прикурить. Огонь от зажигалки еще больше подчеркнул густо насурьмленные брови и ресницы. Я представился:

— Меня зовут Филип Тернер.

— О’кей. Очень красивое имя. А теперь… — она осеклась и подняла голову. — Тернер.

— Да. Это мой брат утонул в вашем канале.

С нее мигом слетела напускная беспечность — так же молниеносно, как погасла зажигалка.

— С этим покончено. Все. Идите в полицию. Может быть, там вам что-нибудь скажут. А я ни при чем.

— Я и не собирался задавать вопросы. Просто хотел поблагодарить.

— О чем вы говорите?

Я сел на кушетку в том месте, где она казалась устойчивее.

— Вы сделали все, чтобы его спасти, не правда ли? Не всякий поступил бы так — особенно с вашей профессией. Вы же понимаете, что значит иметь дело с полицией.

— Ха! Вот именно, что не понимала! В противном случае…

— Уверен — вы поступили бы точно так же.

Она прищурилась и сквозь клубы дыма настороженно наблюдала за мной.

— Главное, все это уже позади. Его все равно не удалось спасти.

— В то время я был в Америке и не мог присутствовать на дознании. Только на прошлой неделе прилетел в Лондон. Вот почему я с опозданием выражаю вам свою признательность.

Она немного поерзала, жадно затянулась и ничего не сказала.

Я вынул из бумажника банкноту в сто гульденов.

— Соблаговолите принять этот знак благодарности.

Я положил деньги на стол. Девушка не отрывала от них глаз, словно боялась, что сотенная вот-вот испарится. Наконец она подняла на меня глаза и спросила:

— Что еще вы хотите услышать?

— Ничего.

— Тогда почему вы даете мне деньги?

— Я уже сказал.

— Но за что? Или вы хотите меня на всю ночь?

— Я зашел только повидаться с вами. Возможно, при других обстоятельствах… вы понимаете…

— Ах, так, — она с безразличным видом пожала плечами. — Мы здесь редко видим красивых молодых людей.

— Мой брат был довольно красив. Как по-вашему?

— Я не видела его вблизи. Он стоял вон там, на мосту. Кажется, он был постарше вас, да? Более худощавый. Не такой крепыш.

— Он сюда не заходил?

— Нет.

— Нам не удалось выйти на его спутников.

Девушка сбросила пепел с сигареты на пол и затоптала комнатной туфлей.

— Каких спутников?

— Мужчину и женщину.

— Я не видела никакой женщины.

— Может, она не пошла с ними до конца. Но мужчина — точно.

Она вся напряглась.

— Слушайте, мистер, я рассказала полиции все, что знала. Ясно? Они девять часов мучили меня вопросами: и так, и этак — и все потому, что я пыталась спасти человеку жизнь. Вы не знаете здешних полицейских. Во время войны они многое переняли от немцев. Я уже жалею, что стала свидетельницей этого происшествия. И что не держала рот на замке. Я вам сочувствую, но помочь не могу.

— Я не собираюсь обращаться в полицию, — заверил я. — А если и обращусь, то лишь в крайнем случае. Мне хочется самому разобраться — своими методами.

— Вот как?

— Ну, а теперь, после того, как я побеседовал с вами, мне бы хотелось потолковать с человеком, который в ту ночь был вместе с моим братом. Тем самым — с бородкой клинышком.

Девушка очень расстроилась.

— Я думала, вы зашли просто так. Дали ни за что сотню гульденов.

— Так оно и есть. Не говорите ничего такого, чего не хочется.

С минуту она молча курила. Потом откинула рукав кимоно и почесала локоть.

— Если вы думаете, что я боюсь только полиции, вы очень ошибаетесь.

Кругом было тихо. Весь дом как будто вымер. Девушка продолжала:

— Я не из стареньких… то есть, я здесь недавно. Каких-нибудь два-три месяца. Позднее, когда это будет безопасно, вернусь обратно в Утрехт. Но пока приходится оставаться здесь. И чем надежнее я буду держать язык за зубами, тем больше шансов, что я благополучно вернусь обратно.

— Хорошо, — сказал я. — Оставим это. Извините.

— Это был ад — для меня. Еле удалось отвертеться. Мне пригрозили обжечь лицо кислотой. Они так и сделают. Я слышала, одна девушка… Откуда мне было знать, что это плохой дом? Он показался мне таким же, как все остальные. Я считала так до смерти вашего брата. А когда я начала суетиться и вызвала полицию, сказали, что изуродуют.

— Кто — они?

Где-то поблизости хлопнула дверь и послышался звук опускаемых жалюзи. У Гермины Маас дернулся нерв на щеке.

— В тот вечер я сперва увидела вашего брата стоящим на мосту. Было около двенадцати. Ярко светила луна, и предметы отбрасывали тени. Мне показалось, что он только что пришел, потому что дважды чиркнул спичкой, прежде чем зажглась сигарета. Я решила, что это клиент, но он продолжал стоять, не обращая на нас внимания. Просто курил сигарету за сигаретой и ходил взад-вперед по мосту.

— Опишите его внешность.

— Вашего брата? Высокий, худой, широкоплечий и немного сутулый.

Она слегка сгорбилась и так удачно изобразила фигуру Гревила, что я больше не сомневался.

— Да… Продолжайте, пожалуйста.

Она несколько секунд молча любовалась банкнотой, затем сложила ее и в мгновение ока засунула под подвязку.

— Вам опасно здесь находиться. Если они узнают… Мне тоже не сдобровать.

— Этих денег должно хватить на дорогу до Утрехта. Завтра же и поезжайте. Когда вы покинете этот район, вам никто ничего не сделает.

— Да? Знаете ли, я в этом не уверена. Тридцать километров — не такое уж большое расстояние.

— Вы сказали, мой брат…

Девушка передернула плечами.

— Через какое-то время от нас вышел человек. Ваш брат его окликнул.

— Как он выглядел?

— Откуда мне знать? Он был не со мной. Ну… ростом пониже вашего брата, с бородкой клинышком, как вы говорили. Я не видела, как он входил сюда, но за день до того случая он тоже приходил. Они заговорили между собой. Потом начали ссориться.

С того места, где я сидел, было видно отражение двери в зеркальном стекле. Я вдруг заметил, что дверь начала отходить — так медленно, что сначала я счел это обманом зрения. Однако, мельком взглянув на девушку, я по выражению ее лица понял, что так оно и есть. За дверью кто-то был.

— Еще сигарету? — предложил я.

— О’кей. Спасибо.

Она сама достала из пачки сигарету, и я обратил внимание, что ее руки с облупившимся лаком на ногтях дрожат.