Найти, чтобы потерять - Наталья Костина

– Да девок и так замуж уж никто не возьмет, – басит кто-то из запечной темноты. – С такой славой им теперь в вековухах сидеть, все равно, укусит их упырь-полковник или пожалеет родную-то кровь! А по-хорошему, могилу-то его надо разорить совсем и гроб сжечь, а ему голову отрубить, а в сердце осиновый кол загнать! Только так, говорят, с ними и надо!

– Говорят, открывали уж могилу-то, – продолжает рассказчик, – да сделать ничего не смогли! Как открыли – а он в гробу как живой: губы красные, щеки, как у девки, румяные, а в зубах трубку держит, и из трубки дым идет! И кто этот самый дым вдохнул, те на следующий день заболели, а к вечеру и Богу душу отдали! Теперь и трогать боятся…

– Еще чеснок, говорят, помогает, – вставляет какая-то из баб, и ей отвечает целый хор голосов:

– Едим… едим чеснок! Весь день ходим и жуем!

– Хоть топор уже вешай от вашего чесноку, – замечает еще один молодой и язвительный голос. – И не есть его вовсе надо, а на шее носить!

– Да кругом уж носим! – ответствует одна из баб, видимо, бойкая и тоже насмешница. – Во всяких местах!

– Ему те твои места без надобности! – говорит кто-то, и все смеются, а затем еще один голос замечает:

– Да когда ж кобели-то эти заткнутся, а? На двор выйти надо… после этого самого щавелю живот что-то прихватило!

– Это тебя, дядя, медвежья болезнь прихватила! – Приезжий молодец до сих пор хорохорится и явно не верит в ночные повествования. Да и в какой людской не рассказывают таких страшилок-побасенок?

– Больно ты острый умом! – Рассказчик наконец обижается всерьез. – Неустрашимый – так пойди, выйди! Собак не обманешь – точно он там!

– Да ладно… – говорит приезжий. – Вот дохлебаю и выйду! Подумаешь! Не верю я ни во что такое! И крест святой ношу! Не слыхал я такого, чтобы крещеного человека нечисть тронула! – Он решительно отставляет миску, идет к двери и твердо отодвигает засов. Брякает тяжеленный крюк – и парень исчезает в темноте.

В людскую с улицы врывается отчаянный разноголосый вой, лай и скулеж, но затем кто-то захлопывает дверь, и при этом сквозняком задувает свечку. Пока выкресывают новый огонь, кто-то из баб тоже начинает тоненько поскуливать от страха. Наконец темнота отступает – и тут же с улицы доносится отчаянный, нечеловеческий крик.

– А-а-а-а!!

А затем:

– Впустите! Впустите!

С улицы рвут на себя кухонную дверь, которая не поддается. В людской начинается паника, но кто-то соображает и таки впускает внутрь давешнего насмешника, не соображающего, что дверь нужно было не тащить к себе, а просто толкнуть. Парень буквально вваливается в помещение, лицо у него даже не белое, а зеленое, руки дрожат, на шее – багровый след, словно от ножа или, скорее, исполинского когтя.

– В-в-видел! В-в-видел! – трясясь, говорит он. – В-видел упыря!

Он зажимает шею рукой, сквозь его пальцы так и хлещет.

– Полотенце! Полотенце дайте перевязать! – кричит кто-то.

– З-за шею… за шею он меня схватил…

– Укусил?! – в ужасе вскрикивает кухарка.

– К-кажется, не успел…

Все крестятся, ахают, посылают на господскую половину за лекарем – монахом Мисаилом, но никто не решается снова выйти на двор, где бродит вурдалак.

– Глаза… глаза красные и светятся! – говорит раненый. – Волосы белые… огромный!.. Как наскочит! Я так и упал, а он меня по шее!..

Раненого укладывают на лавку, дают воды, но вскоре ему становится совсем худо. Зубы стучат, у парня начинается жар, а потом и бред. Когда начинают неистово голосить петухи и встает солнце, и свидетели происшествия решаются выйти из людской, помогать уже некому. Гонец, привезший владыке Иоанну письмо, мертв.

– Лев Вадимович, а вы счастливы?

Глупо спрашивать: «А вы, Николай Николаевич?» – хотя и очень хочется. Потому что вопрос неуместный и очень личный… провокационный такой вопрос – поэтому я не отвечаю совсем. И мы опять сидим молча, созерцая закат: еще один день прожит, еще одна страница дописана. Моя страница… а что происходит с моим патроном, я не знаю, хотя и сижу с ним бок о бок на веранде, наслаждаясь вечером, видом и отсутствием пустого светского трепа. Оказывается, Ник Ник принадлежит к людям, с которыми комфортно молчать, – бесценное качество, как по мне. И вопрос, который он задал, личный вопрос, стал первым за этот вечер… и вообще первым вопросом такого плана за последние дни.

– Простите… – говорит он. – Случайно… получилось.

– Знаете, Николай Николаевич, в моей жизни очень многие вещи происходили, да, пожалуй, и сегодня происходят, совершенно случайно! Например, я случайно познакомился с одной замечательной девушкой… Нет, вы не подумайте, ничего такого. Я не влюбился. Но… это совершенно исключительное существо, правда! И спасибо случаю, который нас с ней незапланированно свел. Не хочу выражаться пафосно, но, видимо, придется: эта девушка может вернуть веру в человечество кому угодно, даже такому закоренелому цинику, как я!

– Неужели это та, которая мне читала? С детским голосом? – изумленно спрашивает он. – И что в ней такого… удивительного?

– Это трудно объяснить. На первый взгляд, и нет ничего… Да, вспомнил, когда я впервые ее увидел, она мне совсем не понравилась. Они сидели… она и этот ее жених, и я еще подумал, что она дочь очень богатых родителей, а он – явный охотник за приданым. И что у нее надутый вид, скверный и требовательный характер, а еще что она совсем некрасива…

– Разве? – удивляется Николай Никитич, человек с безупречным вкусом, три жены которого, кроме первой, Ольги, на которой он женился явно по любви, и второй, Инны, – по неразборчивой страсти, были выбраны им, словно щенки от призовых родителей – с прицелом на выставочный экстерьер, да простит он мне сии рассуждения, но ведь таковы описанные им самим факты! – Ну, наверное, я ее плохо рассмотрел. Собственно, мне как-то не до того было… Однако мне показалось, что она такая… очень миленькая! Кстати, она что, уже уехала?

– Нет. Мы с ней каждое утро в гольф играем.

– А почему она не играет со своим женихом? Который охотник за приданым?

Мне не хочется сплетничать и сообщать, что они практически расстались, поэтому я отвечаю уклончиво:

– Он не любит гольф. Он предпочитает ловить рыбу.

– Угу! – саркастически хмыкает Ник Ник. – Крупную рыбу в мутной воде! Лев Вадимович, когда я еще не знал вас так… м-м-м… близко, я даже не предполагал, что вы такой скрытный! Я думал, что писатели – это сплошное бла-бла-бла! И что они просто невыносимы в общении! И что от них голова раскалывается. Но вы действительно… невыносимы в общении! Потому что из вас слова лишнего не вытащишь!

– Прекрасно! – говорю я. – Я действительно невыносим, признаю! А вот насчет расколотой головы мы с вами можем поговорить и поподробнее!