Лев правосудия - Леена Лехтолайнен

— Наверное, я все-таки покурю, — сказала я, хотя меня и так подташнивало.

— Ими же принято отмечать рождение.[35]— Лайтио обрезал сигару и протянул мне зажигалку. — Ветер изменчив, остерегайся его.

Сигара зажглась только с третьей попытки, но затяжка не помогла мне унять дрожь в руках и слабость в коленях.

— Есть еще кое-что интересное, хоть это и будет трудно доказать. Перемещения Суурлуото во время побега постарались проследить со всей возможной точностью. Он успел пробыть на свободе два дня. Санитар, из-под надзора которого он сбежал, получил тяжелую травму черепа и навсегда утратил способность говорить. От Ниуванниеми до границы с Каави и Оутокумпу не слишком далеко. Суурлуото украл «шкоду», и следы похожей машины видели во дворе домика твоего дяди в Хевосенперсет.

— Дядя Яри утонул… Запутался в сетях… — Я едва могла дышать, но все же пыталась втянуть дым сигары.

— Но нашли его лишь много дней спустя, так что точно определить время смерти не представлялось возможным. А не кажется ли странным совпадение, что он умер в то же самое время, когда Суурлуото был в бегах?

Что тут можно ответить? Перед глазами у меня все расплывалось, я не различала даже дымовых труб ближайших домов. Почти всю свою жизнь я избегала думать об отце, пыталась забыть его. И не понимала, что он продолжал оказывать влияние на мою жизнь. Он лишил меня матери, а возможно, и дяди Яри, но не понес никакого наказания за эту вторую смерть. Я чувствовала такую горячую ненависть к Кейо Куркимяки, что понимала, каким образом человек становится способным на убийство.

— Расследовать такое дело трудно, но возможно. Я могу заняться этим вместе с тобой, если останусь на свободе. Ты ведь хочешь узнать правду? Мы выжмем ее из него хотя бы силой. Наверное, он все-таки может принимать посетителей, хотя приговорен к пожизненному заключению.

— Ты имеешь в виду, что я должна с ним встретиться?

— Когда будешь готова.

Я не знала, настанет ли когда-нибудь такое время. Дрожа от холода, Лайтио затушил сигару, и я предложила вернуться в палату. Как только мы открыли дверь в коридор, какой-то местный сотрудник набросился на нас и начал отчитывать за нарушение антитабачного закона, и мне пришлось упрашивать, чтобы меня не выгоняли из больницы прямо сейчас. Когда мы наконец вернулись в палату Лайтио и спокойно уселись, он вдруг похлопал меня по руке.

— Не беспокойся, Хилья. Как-нибудь все уладится. Пока я ничего не могу сделать для Сталя. Позже подумаем вместе, чем тут можно помочь. Мало ли что мне рассказал перед смертью Рютконен, у нашей беседы ведь свидетелей не было. — Лайтио широко улыбался. — Если что-нибудь услышишь о Стале, сообщи мне. Что, кстати, собираешься делать на Рождество?

— У нас будет ужин в ресторане для родственников Моники и прочих работников. А двадцать пятого я переезжаю в Алппила.

Меня пустили пожить в дом сестры Йоуни, которая на несколько месяцев уехала путешествовать со своим бойфрендом. Моника до Нового года побудет с кузеном, а потом переберется в новую квартиру в Руохолахти — до «Санс ном» оттуда рукой подать. А моя жизнь вдруг так изменилась, что едва ли я останусь в нашем ресторане надолго.

— Ну что ж, с Рождеством, Хилья, больше мне нечего сказать. И постарайся глядеть веселей. Ты мне хоть и не дочь, но не всегда кровь гуще водицы. Я изрядно люблю тебя.

Лайтио снова похлопал меня по руке. Я нагнулась и поцеловала его в обе щеки, не обращая внимания на то, что усы чертовски щекотали.

Из Тееле я отправилась в «Санс ном» пешком. Рождественские огни светились в окнах, люди с огромными сумками выписывали зигзаги среди сугробов. Мир казался чужим и безразличным, я смотрела на него как будто со стороны. Давид, Транков, Яан Ранд, Рютконен носились в моих мыслях, и эта суматоха причиняла боль. Как во всем этом разобраться? Рютконен был стукачом Гезолиана и пытался найти Давида. Пока это ему не удалось, так что Давид, очевидно, оставался в живых. Рютконен также был готов поверить, что некая третья сторона желает погубить Давида, при помощи сфабрикованных доказательств обвинив в смерти Дольфини. Транков утверждал, что Давида видели в Каунасе, но Рютконен думал найти его в Хельсинки, на Юрьонкату и в «Санс ном». А я видела на берегу в Лэнгвике некую фигуру, очень похожую на него, и получила письмо, в котором он прощал мне возможные измены. Ты не видишь рыси, но рысь видит тебя. Для меня искать Давида был бы напрасный труд. И я не солгала Транкову: я действительно не знала, кого любила.

Однако было одно дело, которое мне требовалось сделать как можно быстрее. Вот только где взять для этого сил?

В Куопио сумерки наступали уже около трех. Поезд опоздал на добрый час, и вдобавок я пообедала в городе, прежде чем сесть за руль арендованной машины и двинуться на восток. Было за двадцать градусов мороза, весь мир заледенел. Я попросила Хаккарайненов начать топить в домике за пару дней до моего приезда и взяла с собой спальный мешок, предназначенный для экстремальных условий: в таком не замерзнешь даже на ледяной вершине Эвереста. Но от холода, что был внутри меня, не смог бы спасти никакой спальник и никакая печка. Я боялась того, что меня ждало.

По пустой дороге я добралась из Куопио в Туусниеми за неполный час. Даже слишком быстро. Я повернула к деревне, остановилась на заправке и изучила карту. В машине был GPS-навигатор, но я хотела потренировать собственную способность ориентироваться и заучила переулки наизусть: с третьего налево, со второго направо, первый налево. В сумраке было нелегко различить таблички с названиями улиц, но я нашла дорогу без остановок. Последняя улочка была хорошо расчищена от снега, нужный мне дом сиял свежей краской. Во дворе фермы стояли три хозяйственные постройки, я оставила машину за хлевом так, что ее не было видно из главного здания. Еще не пришло время доения, наверное, вся семья в доме. Я не предупредила о своем приезде — что бы я сказала? Во всяком случае, очень хотелось обойтись без шума.

Я вышла из машины, от холода перехватило дыхание. Пахло так же, как в суровые зимы моего детства в Хевосенперсет, снег скрипел под ногами, словно я шла по пенопласту. Я ждала, что собака выскочит из будки, но увидела только веревку: на таком морозе даже сторожевую собаку не оставили на улице.

Потом дверь открылась, наружу показалась маленькая фигурка, закутанная так основательно, что непонятно было, мальчик это или девочка. Ребенок протопал вниз по лестнице к дорожке во двор и был так сосредоточен на своей цели, что не заметил меня. В его руках были свечи в пластиковых стаканчиках и газовая зажигалка. По обе стороны дорожки стояли пять свечей. Когда ребенок приблизился, я рассмотрела, что это девочка: из-под шапки выбегала длинная светлая коса, нос был красный. Девочка лет восьми сноровисто принялась за дело: убрала сгоревшие свечи и собрала в кучу, поставила на их места новые и зажгла. Пламя засияло в сумерках. Управившись, девочка повернулась и посмотрела на меня.