Ангелочек. Время любить - Мари-Бернадетт Дюпюи

Столь властный тон немного охладил пыл Луиджи. Он решил, что лучше промолчать. Все происходило не так, как он рассчитывал. Он попытался раздразнить служанку, но та дала ему отпор. Жерсанда де Беснак вызывала у него жалость, и он напрасно пытался разбудить в себе ненависть к ней. Что касается Анжелины, его прекрасной Виолетты, он мечтал вновь увидеть ее, хотя и был глубоко разочарован из-за ее бурного прошлого.

«Два любовника, сын! — думал он, ходя по гостиной. — На мой взгляд, многовато. Но она такая красивая! А этот поцелуй! Черт возьми, этот поцелуй! После подобного поцелуя можно и умереть».

Внимание Луиджи привлекла небольшая картина в позолоченной раме. Это был портрет белокурой девушки с лицом Пресвятой Девы и ангельским взглядом.

— Черт возьми, кто это? — спросил он вполголоса.

Октавия, заставшая эту сцену, протянула руку в сторону картины.

— Это мадемуазель, когда ей было двадцать лет. В то время я уже знала ее, поскольку работала служанкой на ферме, расположенной недалеко от владений ее родителей. И могу вас заверить, что в жизни она была гораздо красивее. У нее была прозрачная кожа, она была такой изящной!

Смущенный акробат нахмурил брови и стал пристальнее вглядываться в портрет.

— Действительно, я мог бы догадаться, — отметил он.

— Она была миниатюрной, но сильной, как парень. И доказательством этого служит то, что она сумела вытащить меня из петли, когда я пыталась повеситься. Ей, мадемуазель, я обязана жизнью, хотя в тот момент я считала, что моя жизнь ничего не стоит.

— Почему?

— Я потеряла мужа и двухлетнюю дочку. Их унесла эпидемия холеры. Когда кладут в землю тех, кого любишь, мсье Жозеф, тебя пронзает такая сильная боль, что ты хочешь последовать за ними. Вот! Мадемуазель ждет вас.

Луиджи сдержал слова сочувствия, готовые сорваться с языка. Он осторожно вошел в комнату своей матери. Причесанная и напудренная, она сидела на кровати, откинувшись на две большие подушки. В ее голубых глазах блестели слезы. И Луиджи прочитал в них невыносимую тоску.

— Жозеф, теперь я выгляжу чуть лучше, не так ли? Как мило, что ты вернулся! Октавия сообщила мне, что ты собираешься обосноваться здесь. Знаешь, я так рада! Я хочу, чтобы здесь ты чувствовал себя как дома. Скажи мне, что тебе хотелось бы переставить, изменить. Если тебе нужны деньги, я могу немедленно дать их тебе. Они лежат в шкатулке, там, в шкафу.

Старая дама смотрела на Луиджи с таким отчаянием, что он, смутившись, отвернулся. Казалось, она хотела вобрать в себя его черты, жесты, даже дыхание.

— Мадам, я хотел бы прояснить кое-какие детали, — сказал Луиджи. — У меня уже возникли небольшие проблемы. Хотя я считаю себя способным играть роль какого-нибудь там Жозефа де Беснака, я требую, чтобы меня называли Луиджи. Раньше у меня был довольно глупый план прикинуться аристократом, но теперь я решил от него отказаться.

— Что ты хочешь этим сказать? — взволнованно спросила Жерсанда слабым голосом.

— Я собирался с сегодняшнего дня бросать на ветер ваши деньги, тратить ваше состояние на наряды, постричься, приобрести золотые часы, заколки для галстуков, но теперь меня это все не забавляет. Вчера вечером я сообщил Анжелине, что Луиджи исчез. Но с тех пор мне не по себе, поскольку я жил с этим другим «я» двадцать лет. Выбор был трудным, но я предпочитаю оставаться Луиджи — цыганом, не имеющим ни стыда ни совести. Итак, я не желаю больше слышать это имя — Жозеф. И я ни за что не стану делать вид, что я не тот, кем являюсь на самом деле.

Жерсанда поспешно согласилась с Луиджи, хотя и не понимала, почему это было так важно для него.

— И не надо строить иллюзий. Я буду жить у вас, но только потому, что не хочу подпортить репутацию повитухи Лубе и прелестной Розетты. Одинокий мужчина, да еще странно одетый, который наслаждается обществом двух молодых женщин… Да это вызовет скандал! Пусть Анжелина не может служить образцом добродетели, но зачем выводить из заблуждения порядочных горожан? Она потеряет своих пациенток, а те лишатся первоклассных услуг. Я не собираюсь взваливать на себя такую ответственность!

Старая дама вздрогнула, услышав, в чем Луиджи обвиняет Анжелину.

— Какие же сплетни позволяют тебе ставить под сомнение добродетель этой молодой женщины?

— Это не сплетни, а ее собственное признание. Я удостоился откровенной исповеди, и это было сделано по всем правилам. Это было потрясающе! Я возомнил себя кюре и отпустил ей все грехи.

— А она? Надеюсь, ты не открыл ей всей правды обо мне? Сейчас она, должно быть, меня проклинает.

— Нет, я сохранил в тайне ваш отвратительный поступок, мадам. Успокойтесь! Я не собираюсь сеять смуту, поскольку и сам заинтересован, чтобы ваше окружение сохраняло о вас хорошее мнение. Так продолжим наш маскарад! Будем примеривать образы потерянного и вновь обретенного сына и матери, которую все считают жертвой злого рока. В таком случае все будут думать, что когда-то вы меня хоть немного любили… Но на самом деле ваша страсть к роскоши оказалась сильнее материнской любви. Говоря откровенно, мне с этим трудно смириться. Потребуется чудо, чтобы я когда-нибудь начал испытывать к вам хотя бы каплю уважения.

Мертвенно-бледная Жерсанда прижала одну руку к груди, а другой вытерла носовым платком виски.

— Я не могу упрекать тебя, Луиджи, — сказала она. — И все же ты сделаешь мне прекрасный подарок, поселившись в моем доме. По крайней мере, я буду знать, что ты здесь, я буду видеть тебя, слышать твой голос, твои шаги. Прости, у меня больше нет сил. Мне надо немного отдохнуть. Скажи Октавии, что я не голодна. И даже если ты в этом не заинтересован, знай, что отныне этот дом принадлежит тебе, равно как и мои капиталы, и владения в Лозере, и прекрасный городской дом в Пюи-ан-Велэ. Как только я почувствую себя лучше, мы пойдем к нотариусу и оформим все документально. Теперь, прошу тебя, возьми деньги из шкатулки. Купи себе лошадь, коляску или фаэтон и… скрипку.

— Пианино. Здесь найдется место для пианино? — спросил Луиджи с просветлевшим от радости лицом.

Сейчас он был похож на довольного ребенка. Жерсанда на мгновение закрыла глаза. По ее щекам текли слезы. Она на секунду увидела сына таким, каким он был в детстве, если бы в столь раннем возрасте он мог бы восхищаться.

— Тебе было очень плохо в монастыре? — задыхаясь, спросила Жерсанда.

— Нет, учиться музыке было для меня истинным счастьем. Я стал страдать гораздо позже, когда отправился завоевывать мир. Но удача улыбнулась мне. Я встречал милых, нежных особ, которые дарили мне ласку и примирили меня с женским полом. Но оставим эту тему. Вы устали. Вам надо беречь себя, пока вы не оформите на меня наследство у нотариуса.

С этими ядовитыми словами Луиджи вышел из комнаты. Старая дама, содрогаясь от рыданий, шептала:

— Он не взял деньги из шкатулки, мой малыш, мой ребенок! Мой Жозеф… Как мне хотелось бы ласкать тебя, баловать!