Собрание сочинений. Том 1. Голоса - Генрих Вениаминович Сапгир

серый авианосец – отличная смотровая площадка. С другой стороны – небольшая пирамида, неужто? – мавзолей и две елочки! Но он был более уместен здесь в пустыне, чем на площади далекой северной столицы.

С утра все было пусто, только после полудня прибыли операторы и началась предстартовая суета. Протянули шланги и шнуры по песку. Работали, перекрикиваясь и добродушно матерясь по-московски. К вечеру снова все опустело. Лишь там на горизонте несколько диких неразумных бедуинов припустились вскачь, но натолкнулись на незримую стену – лошади были отброшены с неистовой силой и бились, скинув своих всадников и съезжая по склону бархана.

– Как, готов? – спросила Гоги Мариночка.

– У меня всегда все в порядке, – похвастался он.

Так оно и было.

В квартире произошло что-то чудовищное. Никогда бы не поверил, сегодня вернулся часа в четыре, открыл дверь своим ключом и покричал:

– Наташа!

Никто не ответил. Зато вся мебель была перевернута, книжные шкафы повалены, книги высыпались оттуда и лежат грудами. Всюду валяются платья, колготки, Наташины вещи в беспорядке. Как будто сюда забрался тигр из зоопарка и все, играючи, перемешал и порвал.

Конечно, Наташа сопротивлялась этим насильникам. Куда они ее увезли? Что им было надо от нее?

Час назад он звонил сюда, и Наташа отвечала звонко, как всегда, была рада. Не верится, что познакомились так недавно, кажется, он знает ее давно-давно. Вчера решили, они будут вместе. И вот он уже ее потерял. Чудовищно так, что самому не верится.

Прежде чем вызвать милицию, надо было оглядеться. В кухне кто-то тихо скребся – похоже, вилка о сковородку.

Ефим вбежал на кухню. И на плечо ему прыгнула белая крыса с розовым носиком. Парень с «Мосфильма». «Где же твой хозяин? Куда он спрятал мою хозяйку? Отвечай, несмышленый зверек!»

На круглых стенных стрелки показали четыре. Надо резать, не откладывая. Под яркими близко направленными лампами желтеет нездоровое тело с бородой, трудно узнать Афанасия Евграфовича – усыпили, обнажили, выстригли, вскрыли, обложили и зажали со всех сторон белоснежными салфетками. Хирург не следил за своими руками, они все делали как надо, автоматически, но продолжая и развивая операцию, он уже понимал, что все напрасно, что слишком поздно, что проще всего снова зашить и оставить так, как есть. Нет, престиж и профессиональное достоинство не позволяли ему совершить естественное дело, и он продолжал резать уже обреченного человека.

А того вдруг не стало – исчез. Кислородная маска, салфетки, ножницы, в тазу – тампоны, испачканные в крови, главное, медсестра сзади свежий тампон подает – рука в воздухе застыла – все на месте. А больной – если не испарился, то другого варианта просто нет.

Некоторое время медики: Сергей Сергеевич, ассистент и две сестры смотрели друг на друга, неподвижные глаза и марлевые повязки – немая картина.

– А ну вас всех к ебени матери! – выругался обычно сдержанный хирург, скальпель блеснул и звякнул в металлическую ванночку, сам повернулся с поднятыми руками – уже моет руки. Хлопнул дверью и поспешно вышел из операционной.

На уличных часах было 4 часа 10 минут, но вполне возможно, что часы спешили. Надежда Покровская выследила своего сына Аркашу: снова вошел в этот подъезд и поднялся на пятый. «К женщине ходит! – догадалась Надежда. – Матери ему мало, я ли не забочусь, я ли не стираю, подтираю, обхаживаю!» Жгучая ревность поднялась изнутри – до тошноты. Покровская стала поспешно подниматься по лестнице. Она расстегнула легкое старомодное пальтишко – стало жарко. «Из-за него пошить себе отказываю». Стало очень жарко. Давление поднялось. Опять криз. Снова соседям скорую сегодня вызывать. «И на моего дурачка охотница нашлась. Наверно, какая-нибудь бабища старая. Ну я ей покажу, как ребенка у матери уводить!»

Надежда так стала барабанить в облезлую дверь, что та почему-то подалась и тихонько отворилась вглубь квартиры – по-старинному. Мать вошла и как-то сразу поняла, что квартира пуста. На стене фотография: черная кудрявая бровастая. Молодая вроде. Квартира однокомнатная – спрятаться негде. Окна закрыты. Надежда Покровская обследовала даже потолок: кто их знает, может там на антресолях затаились. Потолок был низкий без дыр и дверок.

– Получается, – удивилась Марина, – а не должно бы.

– У меня все получается. Перенос обеспечил, – у Гоги улыбка – белые зубы, как на рекламе. – У меня всегда все получается.

И был прав.

ГЛАВА 18

Армагеддон начался с наступлением темноты, которая внезапно, как это всегда бывает в Африке, затопила равнину, плоскую, как стол.

Главные фигуры заняли свои места. В свете прожекторов было видно, как на мавзолей с одной стороны поднялись руководители партии и правительства. Приземистые широкие шахматные фигурки, видел я такие у одного умельца. Фигурка в центре делала ручкой, как младенец: ладушки! ладушки!

– Иосиф Виссарионович! – прошелестело внизу по темным рядам статистов, будто теплый ночной ветер прошел по волнам пшеницы. Зашевелились флаги, задвигались портреты вождя и лозунги: ДОБРО ДОЛЖНО БЫТЬ С КУЛАКАМИ. ОРУДИЯ ДОБРА МЕТКО РАЗЯТ ВРАГОВ НАРОДА. БУДЕМ БЕСПОЩАДНЫ ВО ИМЯ ДОБРА.

В небе прочертили, как с горки, огни вертолета, который опустился на палубу авианосца. Оттуда в лиловом клубящемся свете сошли президенты и главы правительств. Все-таки это был не Брежнев, а Никсон, такого предательства (я чуть было не написал «пердательства») не могло быть по существу.

Несмотря на ночную прохладу, Джон Кеннеди был в баскетбольной форме своего университета. На майке была нарисована морда разъяренного быка. Рядом показалась изящная Жаклин в норковой шубке и помахала вниз – туда в пустыню, в темноту, выдохнувшую в ответ:

– Жаклин!

– Джон Кеннеди! – прокатилось по колоннам – ВЕДИ НАС В БОЙ! БЕЙ, БОЙ, ВО ИМЯ ЛЮБВИ И МИЛОСЕРДИЯ!

Между прочим, и с той и с другой стороны бойцов подзадоривали по-русски, хотя вряд ли имело это значение, ведь здесь собрались не просто люди, а их души, которые прихватили с собой свои бренные тела, без которых – тел – нельзя было бы поражать и уничтожать друг друга физически.

Одна душа не может уничтожить другую, известно даже темным силам вселенной. Душу можно Продать. Душу возможно также Растратить. Растранжирить. Истощить. Обогатить. (Будто это геологическая порода.) Причастить. Посвятить. Высветить. Выпачкать. Испоганить.

С другой стороны, душу можно Обмануть. Соблазнить. Отравить. Погасить. Зажечь. Просветить. Вознести. Возвеличить. Обожествить. Лишь убить ее невозможно. Душа принадлежит Вечности, и ценность ее там измерена. Если бы у Вечности были свои деньги, простите меня за такое сравнение, это были бы человеческие души.

У меня (у автора) на книжном шкафу стоит визуальная клетка, в которой лежит расписка