Жизнь русского обывателя. На шумных улицах градских - Леонид Беловинский

Большие пошевни с сиденьями сзади и спереди (спиной к кучеру), обшитые коврами, с суконной, подбитой мехом полостью, прикрывавшей ноги седоков, назывались ковровыми санями. Это были в основном городские сани. Их использовали для поездок большими компаниями, загородных катаний, одного из излюбленных развлечений во всех слоях населения. Но в городе с его теснотой громоздкие ковровые сани все же были неудобны.

Для перевозки пассажиров в городе существовали городские сани. Легкий узкий кузов, на единственном сиденье которого едва помещались два пассажира в зимней одежде (и то кавалер, выставив одну ногу для устойчивости на полоз, должен был обнимать даму за талию, чтобы она не вылетела на повороте), ставился на высоких изогнутых железных копыльях на тонкие железные полозья с высокими головками. Легкие, короткие, устойчивые и в то же время узкие городские сани были очень удобны в городе и использовались профессиональными извозчиками. Короткие и узкие санки на одного пассажира, который сам и правил, назывались козырьками; их брали для поездок на короткие расстояния и зимних бегов.

Городские сани

На большой скорости конские кованые копыта с силой выбрасывали комья заледеневшего снега, летевшие в седоков и пешеходов, поэтому городские сани и козырьки снабжались спереди большими изогнутыми железными щитками-козырьками, а лошади покрывались длинными сетками с тяжелыми кистями, свисавшими до земли. Городские сани и козырьки снабжались и полостями, укрывавшими ноги седоков, суконными, на волчьем или медвежьем меху.

Еще большим разнообразием отличался колесный транспорт. В его основе лежала крестьянская телега, также описанная в первой части книги.

Телега была универсальным транспортным средством. Телегами наполнялись не только проселки, тракты и шоссе, но и городские улицы: торговля и промышленность требовали массу транспорта. Для перевозки разнородных грузов, в том числе и в городе, использовались варианты телеги: возы с высокими решетчатыми бортами, бестарки с большим дощатым кузовом-ящиком для насыпных грузов, грабарки с таким же, но суженным к дну и легко опрокидывающимся кузовом – для перевозки земли при строительстве. Тяжелые и громоздкие грузы в городах перевозились ломовыми извозчиками (ломовиками) на полках. Полок представлял собой чрезвычайно прочную и тяжелую, схваченную железными скрепами низкую повозку на литых чугунных колесах с коваными железными осями. Запрягались полки в дышло четырьмя, шестью, а то и восьмью лошадьми. Зимние полки ставились на особо прочные полозья. Длинномерные грузы перевозили на дрогах и роспусках (долгушах): передний и задний ходы скреплялись удлиненными дрожинами. Небогатые помещики ездили на роспусках в поле, в лес, на рыбную ловлю целыми семействами с прислугой. При перевозке людей у роспусков по бокам между передними и задними колесами иногда устраивались длинные узкие дощатые подножки. На дрогах устанавливалась бочка для водовозки или для ассенизаторов. Они использовались и под погребальные колесницы или катафалки. В этом случае на дрогах была узкая, задрапированная черной тканью платформа под гроб, с четырьмя высокими столбиками над ней, на которых устанавливался матерчатый черный балдахин с белыми нашивками-плерезами; по углам балдахина крепились траурные султаны из страусовых перьев. По углам, возле поддерживавших балдахин «штанг» стояли в черных ливреях и цилиндрах «официанты», как указывалось в счетах гробовщиков. Вороные лошади были покрыты черными попонами; при дворянских похоронах на попонах в белых кругах изображались гербы усопшего. Катафалк сопровождали факельщики, или мортусы: четверо с погашенными факелами шли по углам дрог, двое вели под уздцы лошадей, один с высокой булавой шел впереди. При погребении православных мортусы одевались в длинные белые сюртуки, обшитые серебряными галунами, белые штаны с серебряными лампасами и высокие белые цилиндры; при похоронах неправославных на них была черная одежда с серебряными галунами и на головах треуголки. Эти мрачные торжественные шествия были обычными в больших городах с их высоким уровнем смертности: в ту пору люди еще придавали смерти большое значение.

Колесный гужевой транспорт использовался и для перевозки людей. В южной России использовалась тачанка. Это была четырехколесная безрессорная, а к концу ХIХ в. и рессорная просторная повозка с дощатым кузовом на несколько пассажиров, запрягавшаяся в дышло парой, а то и четверкой лошадей в ряд. Для поездок на небольшие расстояния здесь пользовались бидаркой – безрессорной двухколесной повозкой с кузовом в виде ящика, запрягавшейся парой в дышло. Таким же двухколесным экипажем, но рессорным, с железными крыльями, мягким сиденьем и козырьком спереди, был кабриолет, распространенный в основном в больших городах состоятельными людьми. Довольно известен был пришедший из Америки шарабан. Его кузов с невысокими бортами имел два длинных сиденья, рас положенных по бортам, так что пассажиры ехали боком к движению. Обычно шарабан не имел козел и парой лошадей, запряженных в дышло, управлял один из пассажиров. А для дальних переездов использовалась летняя кибитка, аналогичная описанной выше, только на колесах. Но самым распространенным в России пассажирским экипажем для дальних поездок был тарантас. На тележных ходах лежали длинные гибкие дрожины, на которых устанавливался легкий плетеный кузов (кошева, кошевка) с повышенной спинкой, низкими боковинами и возвышенными козлами для кучера. Задняя часть кузова могла закрываться фордеком – подъемным кожаным верхом. Тарантас нередко имел жестяные крылья над колесами, для защиты от грязи, и кованые подножки. Кузов был короче дрожин, так что на них сзади оставалось место для багажа. Единственное сиденье для пассажиров в виде доски было очень низким, и на большие расстояния (а тарантас и предназначался для дальних поездок) пассажиры отправлялись полулежа на сене или перинах с множеством подушек. Это был экипаж помещиков средней руки, купцов и прочего люда, которым приходилось ездить далеко и без особого комфорта. Вот как, с изрядной долей иронии, описал такую колесницу граф В. А. Соллогуб в прекрасной повести «Тарантас»: «Вообразите два длинные шеста, две параллельные дубины, неизмеримые и бесконечные: посреди них как будто брошена нечаянно огромная корзина, округленная по бокам, как исполинский кубок, как чаша преждепотопных обедов; на концах дубин приделаны колеса, и все это странное создание кажется издали какимто диким порождением фантастического мира, чем-то средним между стрекозой и кибиткой. Но что сказать об искусстве, благодаря коему тарантас в несколько минут вдруг исчез под сундучками, чемоданчиками, ящичками, коробами, коробочками, корзинками, бочонками и всякой всячиной всех родов и видов? Во-первых, в выдолбленном сосуде не было сиденья: огромная перина ввалилась в пропасть и сравняла свои верхние затрапезные полосы с краями отвислых боков. Потом семь пуховых подушек в ситцевых наволочках, нарочно темного цвета для дорожной грязи, возвысились пирамидой на мягком своем основании. В ногах поставлен в рогожном куле дорожный пирог, фляжка с анисовой водкой, разные жареные птицы, завернутые в серой бумаге, ватрушки, ветчина, белые хлебы, калачи и так называемый погребец, неизбежный спутник всякого степного помещика. Этот погребец, обитый снаружи тюленьей шкурой щетиной вверх, перетянутый жестяными обручами, заключает в себе целый чайный прибор – изобретение, без сомнения, полезное, но вовсе не замысловатой отделки. Откройте его: под крышкой поднос, а на подносе перед вами красуется сидящая под деревом невинная пастушка, борзо очерченная в трех розовых пятнах решительным взмахом кисти базарного живописца. В ларце, внутри обклеенном обойной бумагой, чинно стоит чайник грязно-белого цвета с золотым ободочком; к нему соседятся стеклянный графин с чаем, другой, подобный ему, с ромом, два стакана, молочник и мелкие принадлежности чайного удовольствия… Кругом всего тарантаса нанизаны кульки и картоны. В одном из них чепчик и тюрбан с Кузнецкого моста от мадам Лебур… в других детские книги, куклы и игрушки для детей… и сверх того две лампы для дома, несколько посуды для кухни и даже несколько колониальных провизий для стола… Наконец, сзади три чудовищные чемодана, набитые всяким хламом и перетянутые веревками, возвышаются луксорским обелиском на задней части нашей путевой колесницы…