Жизнь русского обывателя. На шумных улицах градских - Леонид Беловинский

Троечник с фаэтоном

Кроме русской, бытовала в России парная английская «шорочная» упряжка в дышло, без дуги и хомута, в «шорку» – особый ремень, надевавшийся на холку и грудь лошади; цепочками шорки крепились к дышлу, по сторонам которого в постромках шли лошади. При дышловой запряжке в шорках или в хомутах можно было закладывать четыре лошади в ряд, как в тачанках, либо четверку или шестерку лошадей, парами, одна за другой.

Быстрая почтовая гоньба в любую погоду, непрестанная смена пассажиров, постоянное пребывание в дороге сформировали особый тип русских ямщиков, лихих и дерзких, создавших огромный пласт протяжных ямщицких песен; по отзывам современников, ямщик запевал, тронув лошадей от станции, и умолкал, соскочив с облучка у следующей станции.

Здесь уместно объяснить разницу между ямщиком, кучером, возчиком и извозчиком, а также разными категориями извозчиков. Ямщик был государственным крестьянином, натуральной повинностью которого было содержание ямской почтовой гоньбы между станциями. Извозчик перевозил пассажиров в городе по вольному найму, на собственных лошадях и в своем экипаже. Были разные неофициальные категории извозчиков. Самым дешевым был «ванька» из окрестных крестьян, приехавший в город, обычно зимой, на своей плохонькой лошадке в дрянной упряжи и в плохих пошевнях с дерюжной полостью, редко на овчине. Ездил он медленно, город знал плохо, и цена ему была самая низкая. Городские извозчики не любили сбивавших цены нерасторопных «ванек», обзывали их «воронами», и, обгоняя, норовили зацепить кнутом. «Но что это были за извозчики, или «ваньки», как их тогда называли! – вспоминал В. А. Оболенский. – Лошади – одры, а экипажи, неудобнее которых и не представишь себе. Это были дрожки со стоячими рессорами. Сиденья на них были так узки, что два человека, несколько склонные к тучности, могли уместить на них лишь половину своих тел, а вторые половины висели в воздухе. Трясли «ваньки» на булыжных мостовых отчаянно, а рессоры их дрожек постоянно ломались и обычно были перевязаны веревками. Моя мать редко решалась сесть на «ваньку» и, конечно, не позволяла мне на них кататься, считая такие прогулки опасными для моей жизни. Вот почему, между прочим, мне так памятны милые извозчичьи кареты с приятным кислым запахом и с уютно дребезжащими стеклами» (95; 11).

Надобно пояснить, что зажиточные хозяева, промышлявшие городским извозом, содержали особого рода кареты, иногда даже щеголеватые или, по крайней мере, претендовавшие на шик. Эти кареты и нанимались на время в необходимых случаях. Так, в московском купеческом быту особенно богатые свадьбы не обходились без раззолоченных, с зеркальными стеклами и фонарями «ечкинских» (поставляемых предпринимателями Ечкиными) свадебных карет, запряженных тройками.

В отличие от «ваньки» профессиональным извозчиком был «голубчик», или «живейный» извозчик из мещан или окрестных крестьян, но постоянно, летом и зимой занимавшийся извозом. У него в хороших городских санях или пролетке была запряжена неплохая резвая лошадь, а иногда пара (полуямская упряжка) или тройка, закладывавшаяся уже в ковровые сани с суконной полостью на волчьем меху. «Голубчики» хорошо знали город, ездили быстро, иногда и лихо, но и стоили дороже, от 50 коп.

Профессиональные извозчики, особенно в небольших провинциальных городах, да и в Москве тоже, нередко знали сравнительно немногочисленных клиентов в лицо. Вот что вспоминал об этом В. А. Оболенский: «В Петербурге, где я постоянно жил, у нас не было «знакомых» извозчиков, а у кудринских (в Москве. – Л. Б.) жителей было несколько, считавших их «своими господами». И когда кто-нибудь ехал из Кудрина в город, то посылал на Кудринскую площадь горничную нанять не просто извозчика, а Ивана или Петра, и наказывали, что если сегодня Петр выехал на вороной – то Петра, а если на гнедой – то Ивана, и у меня, садившегося в родном городе на первого попавшегося извозчика, в Москве, где я юношей бывал даже не каждый год, был свой извозчик Яков, который, завидев меня издали, снимал шапку и, отвешивая низкий поклон, говорил: «Здравья желаем вашему сиятельству, давненько к нам не жаловали», а затем, нахлобучив шапку на затылок, небрежно добавлял: «Куда отвезти прикажете?». И я чувствовал, что он «мой», но в гораздо большей степени я был «его», ибо не сесть на него и не поехать без торга было бы с моей стороны нарушением какого-то его права, а моей обязанности, заключавшейся также в том, чтобы платить ему раза в три дороже нормы» (95; 44).

Извозчики

В петербургском быту чем-то средним между «ваньками» и «голубчиками» были «вейки» – «…финны, приезжавшие на своих маленьких сытых лошадках из далеких финских деревень. С первого дня масляной недели весь город заполнялся вейками (Бог знает, почему их так называли). Они не знали улиц Петербурга и за любой конец брали «ривенник» – единственное русское слово, которое умели произносить. И вот за «ривенник» в маленькие санки садилось 4–5 человек, а суровый флегматик-финн мчал такую веселую компанию через весь Петербург. По Невскому вейки носились целыми тучами наперегонки, поощряемые подвыпившими седоками. Мужчины гикали, женщины визжали, а бубенчики заполняли воздух своими веселыми переливами. Мало кто в дни масляной недели садился на извозчиков, которые имели угрюмый вид и норовили хлестнуть кнутом всякого обгонявшего их вейку: «Ишь черт желтоглазый» (95; 13).

Самым дорогим извозчиком был лихач. У него под шелковой сеткой были кровные или полукровные резвые лошади, часто заменявшиеся свежими, щегольский экипаж, летний даже на «дутиках», пневматических резиновых шинах, бархатная полость на медвежьем меху. К лихачу без рубля, а то и трех и подходить было незачем. Нередко лихачей на срок нанимали любители роскошной светской жизни, почему-либо не имевшие своего выезда: лихач должен был ожидать нанимателя у подъезда дома в определенные часы. На дорогих лихачах ездили гвардейские офицеры, аристократы, подгулявшие богатые купчики, на них катались с дорогими кокотками и актрисами за город, их поили шампанским и коньяком, они привыкали к шальным деньгам и роскошной жизни. В результате, если положительные голубчики нередко выходили «в люди», заводя несколько упряжек и нанимая извозчиков, то лихачи часто спивались или кончали жизнь в больнице.

Кучер – легковой извозчик вообще, но в основном все же – при «собственном», то есть частном выезде, крепостной или наемный. «Не только богатые, но и очень средние по состоянию люди имели своих лошадей… И в этих «выездах» заметны были сословные различия, сохранившиеся еще от екатерининских установлений, по которым каждая сословная группа имела свои особые права в выездах: первая гильдия имела право ездить парою, а вторая – уже только на одиночке. Купечество ездило преимущественно на одиночках, щеголяя иногда породистыми рысаками. Дворянство ездило парою в каретах и колясках с гербами на дверцах и ливрейными лакеями на козлах» (17; 114). Выше уже шла речь о количестве лошадей в экипаже, так что представляется уместным сделать небольшое уточнение: по екатерининским установлениям лица первых четырех классов Табели о рангах могли выезжать шестеркой лошадей, штаб-офицерских рангов – четвериком, обер-офицерских – парой, прочие – одиночкой в тележке; разумеется, в XIX в., особенно к его концу эти правила соблюдались в небольшой степени: ездили так, как удобнее. Но продолжим цитирование М. М. Богословского. «Крупные доктора, получавшие хорошие гонорары, ездили летом в каретах, а зимою в парных санях непременно с высокою спинкою. Между экипажем, в котором ездил доктор, и получаемым им гонораром существовала обоюдная связь. Выше был гонорар – лучше был и выезд, пара лошадей и карета, но, с другой стороны, и высота гонорара при первых или случайных визитах определялась по экипажу: приедет на одиночке – 3 рубля, приедет на паре – 5 рублей, в карете – 10 рублей. Можно было встретить одиночные и парные «сани с верхом», таким же, каким прикрывались пролетки и коляски: в таких санях с верхом ездили архимандриты мужских и игу меньи женских монастырей и вообще «монастырские власти»… Митрополит выезжал в карете на шести лошадях цугом, два викарных архиерея… на четырех лошадях…