Феодора - Пол Уэллмен

будущий «отец» в обстановке высокой торжественности дарил «сыну» коня и полный, изысканно выполненный доспех, произнося при этом церемониальную речь, в которой провозглашалось, что, начиная с этого дня, он становится подлинным его отцом и считает его кровью от крови своей, а друзей, врагов и родню общими и обещает навсегда свою отцовскую любовь и покровительство. На это «сын» отвечал изъявлениями сыновнего почтения, преданности и повиновения.

Это было отличное средство оказания почестей и укрепления дружбы между варварскими племенами, и нередко к этому обычаю прибегали даже знатные семейства цивилизованных народов. Но он отличался от акта усыновления по римскому гражданскому праву тем, что не давал тех оснований претендовать на имущество отца или его титул, какие можно было бы предъявить в суде после его смерти.

Лукавое это послание и было немедленно отправлено Юстинианом царю Каваду, который вместе с сыном, царевичем Хосровом, уже находился на границе, поблизости от крепости Дараса, получив от своего посла заверения в том, что его предложение будет с восторгом принято.

Как сказал в тот вечер Юстиниан Феодоре, теперь очень скоро должно выясниться, насколько искренен был персидский монарх.

— Если он действительно ищет лишь дружбы между нашими странами да почестей и покровительства для Хосрова, воплощению столь достопохвальных намерений «Обряд оружия» не может помешать, — говорил он. — Но если у него иные замыслы, наш ответ вряд ли придется ему по вкусу, поскольку поставит перед щекотливой дилеммой. Ведь все бремя принятия решения лежит на Каваде, и что бы он ни думал о нашем предложении, вряд ли он посмеет открыто выразить гнев.

Юстиниан был доволен собою, но он также был благодарен и девушке, поскольку это она первой указала ему на опасность, скрытую в дипломатическом демарше персов.

Внезапно он проговорил:

— Феодора!..

— Да, принц?

— Сколько времени ты уже находишься у меня?

— Четыре дня.

— В самом деле? — казалось, он удивлен. — Время так быстро летит, что я и не заметил. Что же ты собираешься делать дальше?

— Ну… ничего, до тех пор, пока принцу будет угодно… принимать мои услуги…

— А потом?

— Я… я пока не думала… — слова ее растворились во вздохе.

Некоторое время он серьезно смотрел на нее. Как все-таки странно вышло с этой девушкой. Письмо от Македонии — он и не обратил бы на него особого внимания, не будь оно получено в тот момент, когда он, отчасти из-за Трибониана и смешной вырезанной из дерева старухи, принял необычное решение. Послать за куртизанкой, чтобы поразвлечься, — в этом не было ничего необычного. Он и раньше делал это не раз, хотя, разумеется, не в последнее время. Но с куртизанками развлекались, потом им платили, и они исчезали. Эта же девушка была совсем не такой, как ее предшественницы. В любви она оказалась восхитительна сверх всяких ожиданий, и никого равного ей Юстиниану встречать не приходилось. Но это обстоятельство было лишь началом. Он был обворожен в ней всем: смехом и поцелуями, блестящим остроумием и подчас проницательными высказываниями. И даже если отбросить все остальное, то и просто видеть ее — уже было радостью, так как красота ее словно возрастала с каждым брошенным на нее взглядом.

Юстиниан чувствовал с удивлением, как не хочется ему отпускать ее.

— Ты хочешь уйти? — спросил он.

Она опустила глаза.

— Н-нет, пока… пока принцу угодно, чтобы я оставалась…

Опять наступило долгое молчание. Девушку едва ли не испугало выражение его лица — ей казалось, он раздумывает над каким-то решением, которое раньше не приходило ему в голову.

Неожиданно он поднялся с египетского кресла резного дерева на ножках в виде сфинксов.

— Не могу и думать об этом! — воскликнул он.

— О чем? — спросила она.

— О твоем возвращении… туда… — он поколебался, словно ему было отвратительно произносить то, что он собирался. Внезапно он подошел к ней и взял ее руку, лежавшую на коленях. Она встала и стояла, потупившись, не решаясь взглянуть на него; ростом она была не выше его подбородка.

— Феодора, — сказал он, — ты осчастливила меня. Но осчастливишь ли ты меня еще больше?

Никакими средствами она не могла бы успокоить свое неистово колотящееся сердце.

— Как же… как такое незначительное существо… могло бы осчастливить тебя, мой принц? — пробормотала она так тихо, что он едва расслышал ее слова.

— Отказавшись от всего прежнего! Одарив меня всем тем бесценным, что только есть у тебя. Этот чудесный дар — ты сама! Я хочу, чтобы ты принадлежала мне одному, хочу владеть тобой, заботиться о тебе, восхищаться тобой…

Ей хотелось броситься в его объятия и закричать: «Да, да! Я готова на все, на все, чего ты захочешь от меня!»

Но в этот решающий момент своей жизни она уже владела собой.

Некоторые уроки прошлого не забывались. Экеболу она когда-то отдала все слишком поспешно и тем уронила себя так, что не смогла уже восстановить свое положение в его глазах.

Этот мужчина — Юстиниан, который только что сделал ей ошеломляющее предложение стать его постоянной любовницей, во всем отличался от Экебола. Тем не менее даже лучшие из мужчин, если женщина не покажет, чего стоит, и не даст им почувствовать этого, никогда не оценят ее, как должно.

И Феодора подавила неистовое желание с радостью сложить к его ногам все сразу и, мгновение спустя, спросила:

— Если я соглашусь, куда ты поместишь меня?

Юстиниан был, казалось, озадачен, словно этот вопрос и не приходил ему в голову. Гормизды имели репутацию дворца холостяков, и поселить в нем женщину без осложнений было вряд ли возможно. Юстиниан не чувствовал себя готовым к столь решительному шагу. Ему лишь хотелось, чтобы Феодора жила где-нибудь неподалеку, где было бы удобно посещать ее, либо же принимать ее у себя, когда он пожелает.

— Что ж, — проговорил он, — это нетрудно устроить. Разумеется, мой дворец вряд ли…

— Тогда где же?

— Я тебе скажу! — воскликнул он с воодушевлением. — Я устрою для тебя превосходные покои в гинекее, тут же, при дворце, у тебя будут свои рабы и служительницы…

— Нет! — сразу же отрезала она.

— Как?

— Ни за что!

Он недовольно нахмурился. Больше всего она боялась потеряться в толпе женщин, боялась, что он станет звать ее к себе лишь по случайной прихоти и ей предстоит день ото дня все глубже уходить в тень, пока он не забудет о ней окончательно.

— Ты обещал заботиться и восхищаться! — страстно воскликнула она. — А теперь просишь меня поселиться с женщинами из дворцовой челяди! Чтобы мне пришлось терпеть поношения от этих тварей? Я нужна тебе? Так устрой меня здесь, в