От межколониальных конфликтов к битве империй. Англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII - начале XVIII в. - Юрий Акимов

Жившие в этих местах племена абенаки, хотя и торговали с бостонскими купцами, находились под сильным влиянием французов прежде всего благодаря активной деятельности католических миссионеров. В середине 1670-х годов отношения индейцев и англичан обострились. Жестокость и притеснения со стороны последних вызвали ответную реакцию абенаки, которые в августе 1676 г. разрушили два небольших английских поселения Каско и Сагадахок. После этого англичане стали уходить обратно, и к концу 1676 г. к востоку от реки Пискатаквы уже практически не осталось жителей.[585] Однако отдельные столкновения англичан с абенаки продолжались до 1678 г., когда власти Новой Англии были вынуждены пойти на заключение мира с этим племенем, признав за ним права на территории к востоку от реки Кеннебек.[586]

Французы не участвовали в этом конфликте, однако успех абенаки, служивших фактически «барьером» для Акадии, был им, безусловно, выгоден. С середины 1670-х годов среди этих индейцев поселился отставной французский офицер барон Ж.-В. Аббади де Сен-Кастэн. Он женился на дочери (по другой версии сразу на двух дочерях) одного из вождей, был принят в племя и жил вместе с ним, занимаясь охотой и торгуя одновременно с английскими и французскими купцами, невзирая на любые запреты каких бы то ни было властей. В то же время его деятельность объективно служила интересам французов, способствуя укреплению их влияния среди абенаки, занимавших столь важную в стратегическом плане территорию. Сен-Кастэн восстановил факторию в устье Пентагоэ, которая стала французским форпостом на Атлантическом побережье. «Объединяя таланты француза и природные качества индейца», он, по словам французского историка XIX в. С. Моро, «более, чем кто-либо, препятствовал экспансии и развитию англо-американских колоний Великого залива [Массачусетса. — Ю. А.]», за что заслужил «больше всего проклятий в пуританских хрониках Новой Англии».[587]

Надо сказать, что 1670-е годы стали временем резкого всплеска антифранцузских настроений в колониях Новой Англии, что, несомненно, было связано с резким обострением отношений англичан с индейцами. При этом, хотя французы не имели отношения ни к конфликтам жителей Массачусетса с абенаки, ни тем более к Войне короля Филиппа, в Бостоне всегда были склонны считать их главными виновниками происходившего. Так, в 1676 г. Эдвард Рэндольф, специальный представитель английского правительства в Новой Англии, писал, что «Массачусетс страшно ненавидит французов, с которыми он слишком близко соседствует и из-за которых он несет убытки в торговле; он смотрит на них с явным предубеждением, полагая, что они приложили руку к его последней войне с индейцами».[588] Аналогичную точку зрения высказывал преподобный Инкриз Мэзер, который утверждал: «Совершенно очевидно, что французская головня разожгла этот несчастливый огонь».[589]

Однако, несмотря на поражение, которое они потерпели в столкновении с индейцами, англичане не отказывались от намерений укрепить свои позиции на подступах к Акадии. Наряду с жителями Новой Англии все больший интерес к этому региону стали проявлять в Нью-Йорке. Как мы уже упоминали, в 1664 г. вместе с долиной Гудзона герцогу Йоркскому были пожалованы территории, расположенные между Кеннебеком и Сент-Круа. В 1674 г. это пожалование было подтверждено. Заметим, что таким образом Карл II, во-первых, явно посягнул на права французов, так как границей Акадии традиционно считалась река Кеннебек, а кроме того, по условиям договора в Бреда, Франции наряду с другими фортами в Акадии передавался форт Пентагоэ, расположенный как раз между устьями Кеннебека и Сент-Круа (соответственно эта территория была признана англичанами частью французских владений). Во-вторых, ограничивались притязания бостонцев, стремившихся продвинуть границы своих владений как можно дальше на север.

Правда, до второй половины 70-х годов XVII в. ни герцог Йоркский, ни его представители в Нью-Йорке не проявляли большого интереса к северной части своих владений. Лишь в конце 1677 г., после того как поражение бостонцев в столкновении с абенаки стало очевидным, губернатор Нью-Йорка Э. Эндрос решил, что настал удобный момент, для того чтобы закрепиться в этом районе.[590] В 1678 г. его людьми в устье Кеннебека «па территории герцога» был построен форт Пемакид (что, кстати, вызвало протесты Массачусетса). В этих местах стали появляться торговцы из Нью-Йорка.

В подписанных 20/30 сентября 1682 г. полномочиях нового губернатора Нью-Йорка Томаса Донгана говорилось, что под его управлением находятся не только территории между Сент-Круа и Пемакидом, но и вся долина Кеннебека «вплоть до роки Канады» (т. е. до реки Св. Лаврентия).[591] В 1683 г. Донгаи обратился к французам, находившимся, с его точки зрения, во владениях герцога Йоркского, с письмом, где заявлял о том, что они должны уйти за реку Сент-Круа.[592] Однако до середины 1680-х годов крупных столкновений здесь не происходило.

Надо сказать, что в 1670-1680-е годы некоторые наиболее дальновидные французские колониальные чиновники стали обращать внимание не только на экономическое, но и на стратегическое значение Акадии. Интендант Новой Франции Жак де Мель писал в одном из своих докладов, что, «обезопасив себя на берегах Акадии и в Пор-Руайяле, французам будет легко разрушить Бостон и другие английские поселения».[593] Однако в Париже на эти заявления пока не обращали внимания.

В рассматриваемый нами период напряженная ситуация сложилась на границе Новой Франции и колонии Нью-Йорк, в Стране ирокезов. Захват англичанами Новых Нидерландов и последовавший за этим переход в их руки голландского пушного бизнеса сразу же поставили перед ними задачу распространения своего влияния на как можно большие территории, что, в свою очередь, немедленно столкнуло их лицом к лицу с французами, также стремившимися к расширению границ своей мехоторговой империи. С обеих сторон в конфликт были втянуты индейские племена, пытавшиеся в то же время проводить самостоятельную политику, преследуя свои собственные специфические цели и интересы (хотя это им и не всегда удавалось) и по-своему понимая и трактуя европейские международно-правовые нормы. Данное обстоятельство вносило дополнительную сложность в ситуацию.