Эмбрион. Слияние - Юрий Мори

– Зрачок… – с мольбой сказал сталкер. – Нет…

Ничего, что это скорее «бу-бу-бу» из-за противогаза. Она услышит. Она обязана услышать и ответить, иначе зачем это все было. Зачем он сам теперь и потом.

Он взял ее за руку, просунул свою ладонь под ее и вновь соединил гексаграмму. В последний раз, потому что ничего впереди больше не будет. И так сидел, не обращая внимания ни на что.

– Я же вспомнил, любимая, – тихо сказал Кат. – Помнишь, говорил, что вспоминаю одно старое стихотворение. Еще в детстве читал, начало в голове крутилось, а конец забыл. Теперь вот вспомнил…

В проклятом подвале под мертвым городом живой человек рассказывал умершему стихи. Странно, но бывало и не такое.

Печка медленно гасла от недостатка кислорода, потом в комнатку, опасливо держа сидевшего у тела сталкера на мушке сразу трех автоматов, нырнули люди в знакомых комбинезонах. Тоже уважали врага – впервые порчи надели бронежилеты и каски. Слепые глазницы противогазов поворачивались по сторонам, цепко примечая и показывая сразу всем оставшимся питомцам Гнезда происходящее.

– Я сдаюсь, – мертвенным голосом сказал Кат. – Подождите снаружи.

Питомцы переглянулись, обменявшись мыслями, которые сталкер больше не слышал, между собой и Гнездом. Один остался внимательно наблюдать, чтобы пленник не причинил себе вреда, двое других вышли.

– Непонятное что-то зрю я, – важно сказал говорун, вновь догнав Марко. – Ушел воин искомый с врагами, без принуждения. Странности здесь повсюду. И супругу его не чувствую.

Голем склонил голову, потом посмотрел на Лешего.

– От болезни?! Да не бывает таких болезней, ты чего!

Брат Ката тем не менее кивнул. Он был грустен – так хреново не было, даже когда его верные мутанты легко переметнулись к врагу. Даже когда погибли все морты. Даже в детстве, когда его везли в Изолятор, чтобы сделать зрелищем в цирке уродов.

Леший потрясенно отшатнулся:

– Ничего не понимаю… Но в схрон я все равно полезу, раз уж пришли. Надо проверить!

Возле лифтовой шахты лежали искалеченные, разодранные двумя залпами картечи тела людей. Нет, не людей – судя по знакомым комбинезонам, порчей. Трое наповал.

– Узнаю друга Сашку, – хмыкнул Леший. Голем топтался позади, а остальных бойцов отряда Марко вниз не отпустил. Если Ката там нет, зачем терять время. Да и людей мало, поберечь стоит, хотя говорун и Голем подтвердили, что внизу никого.

Никого живого уж точно.

Спустились по скобам, спрыгнули на крышу лифта. Тишина внизу, только неясные отблески света видно, не совсем мрак. Что-то оставили гореть? Странно, зачем?!

Филя лежала на кровати. Кат на прощание прикрыл ей глаза, скрестил руки на груди, и теперь она была вытянута в струнку, словно просто уснула. Вокруг, насколько хватало зрения в слегка слезящихся от остатков газа глазах, стояли свечи. Сталкер распотрошил все свои запасы, расставил и зажег их в память о погибшей.

Почти все они горели, тускло, низкими пляшущими от недостатка воздуха язычками пламени, оплывая и плача парафином.

– Судя по свечкам, часа два. Чуть меньше. Мы должны его догнать! – сказал Леший.

Голем горестно вздохнул, но никак не отозвался. Ни единой мыслью. Потом покачал головой и ткнул рукой наверх и куда-то в сторону.

– Уходить из города? Но почему?!

«Он не в плен. Он умирать. Опасность всем. Не помочь. Уходить».

– Уверен?

Голем снова тяжело вздохнул и пошел обратно, к кабине лифта.

24 ноября 2035 года. Воронеж. Гнездо

Ладони были все в парафине. Скользкие, грязные, будто натертые невкусным искусственным салом, которым и мышей-то не привлечь.

Смазка для игрушечного колеса Сансары.

Наплевать. Теперь ничего больше не имело значения: ни стянутые наручниками за спиной измазанные руки, ни такая же – разве что подлиннее – цепочка на ногах. Питомцы решили перестраховаться, резко ограничив ему свободу движений, но он и не собирался бежать.

Куда? Да и зачем…

Голем с Лешим как-нибудь проживут и без него. А он сам… Одна мысль билась в висках, застилала туманом воспаленные от долгого пребывания в противогазе глаза. Даже свежий воздух не помогал, не было сил вздохнуть его полной грудью. Что-то самое важное вырезали из души, вырвали и бросили там, среди уже, наверное, гаснущих свечей в схроне, куда он больше никогда не вернется.

– Вам молчать не надоело? – спросил он у конвоира справа.

Тишина в ответ. Какие же они тупые, порчи, несмотря на несомненную силу единого разума. Нет у них будущего, пока они заворожены своей несбыточной идеей. И победят они еще раз, захватят они город, допустим, но что это будет за жизнь? Имитация, не больше.

Он шел и думал о чем угодно, кроме смерти Фили. Настойчиво гнал от себя лютую ледяную тоску, гнев и боль, стараясь настроиться на ближайшее будущее. В установку себя запихнуть он больше не даст, это очевидно. Успеет что-нибудь придумать, на стволы бросится, но в голове копаться больше не позволит.

Переубедить их как-то? Совсем нереально. Они же никого не слышат. Они – это Гнездо, а Гнездо это… Тупик это. Говорить не о чем.

Город вокруг сегодня выглядел особенно мрачным. Или это ему казалось, или на самом деле дома стали словно ниже, оплыли, заваленные снегом, черные на белом. Контрастнее и страшнее, чем еще вчера. Под ногами стали попадаться следы – вот явно птичьи треугольнички, как его татуировка на груди, – только маленькие и недорисованные. Анархия. Или свобода, за которой он гнался всю жизнь?

Сейчас и это было не важно. Конечно, какое-то зверье выжило даже после выброса атакующего излучения. Подвалы, бетонные колодцы, толстые стены домов – там, где они еще остались. А свобода… Она вся кончилась вместе с гибелью жены. Не нужна больше Кату возможность поступать по-своему, но и заставить себя действовать вопреки он не даст.

Теперь пора делать, что должно.

В небе появилась черная точка. Птица. Да, точно, и не из мелких. Охрана мгновенно сомкнулась вокруг Ката, ощетинилась стволами, задранными вверх. Что за беспокойство?