Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский

и готов был, – начал де Йонг торопливо, – но дом мы решили строить из камня, а многие солдаты, что жгли кирпич, ушли с вами на войну, а те, что остались, делают кирпич не так скоро, как надобно. Уже на той неделе обещали начать возить то, что нажгли. А все остальное готово. Как только кирпича будет в достатке, так стены поставим быстро. И крышу я уже заказал, как просила госпожа Ланге, медную, ее делают. Печники и плиточники тоже ждут, а там стропила положим, крышу, полы, паркет сделают за две недели, и можно будет мебель завозить. К весне все окажется готово.

– К весне?! – воскликнул генерал. – К весне я уже рехнусь, закончите дом до Рождества.

– До Рождества? – Де Йонг даже в лице переменился.

– Друг мой, уложитесь до Рождества. Коли сие сопряжено с излишними расходами, так о деньгах не думайте.

– Но у нас и так задолженность перед поставщиками в тысячу шестьсот пятьдесят три талера, – неуверенно мямлил де Йонг, он достал из-под камзола бумаги, расписки, выданные поставщикам.

Волков взял у него эти бумаги и, не взглянув на них, протянул Максимилиану.

– После езжайте к госпоже Ланге, получите все деньги по задолженностям. – И сказал уже де Йонгу: – А на дворец так еще дам вам две тысячи, только прошу вас, уложитесь до Рождества.

– Я буду стараться, – пообещал господин архитектор с некоторой неуверенностью.

– Очень рассчитываю на вашу расторопность… – говорил кавалер со вздохом, размышляя, как ему дожить до Рождества.

На обратном пути он встретил Эрнста Кахельбаума, который раздавал по дворам мужиков лошадок и записывал все в свою большую книгу да приговаривал:

– Тебе, Хельмут Веллер, кроме козы господин еще кобылку жалует, но не в дар, как козу, а дает он тебе лошадку в работу. Работай, но береги, к следующей весне отдашь господину жеребенка, и будете в расчете. Понял?

– Понял, господин, – отвечал мужик, не зная, грустить ему или радоваться.

– Не угробь коняшку. Угробишь – так шкурой ответишь, – на всякий случай напоминал управляющий.

Волкову нравилось, что он все записывает. И кавалер, кивнув помощнику, поехал к пристаням. Он забыл сказать архитектору, что ему нужны навесы для телег – не под дождем же им стоять, а еще новые конюшни понадобятся, а главное, ему нужны новые пристани, этот пункт был у него в договоре прописан, а еще новые амбары для товаров. С этими домашними… делами про все позабыть можно.

Обедать он заехал к сестре. Все-таки тоже беременная, об этом кавалеру рассказывал Рене. Как раз ехал мимо, и есть уже хотелось, да и проведать хотел. Вошел в дом. Давно тут не был, как был дом небогат, так и остался, но после всего, что причитается Рене из добычи, скоро лучше станет.

– Ваш супруг у герцога в Вильбурге, – сказал Волков сестре, садясь на главное место за столом.

– Знаю, он мне перед отъездом говорил, куда едет.

Кавалер и у этой глупой женщины заметил слезы на глазах.

– Он уже должен обратно ехать, может, послезавтра вернется, – принялся успокаивать сестру Волков.

А та все платок мяла да глаза украдкой вытирала. Ничего сама не ест, лишь брату и спутникам его еду накладывает.

– Тереза, ну вы-то что? – спрашивал кавалер уже строго.

– Решили вы Бруно женить, я слышала, – пробормотала женщина.

Теперь ему ясно.

– Да, и что тут такого? Я вашу дочь замуж выдал – плохо ли?

– Дочери хороший муж достался, что уж говорить, – отвечала сестра. – А племяннику-то – женщина, говорят, немолодая, с детьми уже. Волнуюсь я.

– Говорят? – Генерал был удивлен.

«Неужели Бруно ей сказал пред отъездом? Или другие слухи дошли?»

– Чего? Вот с чего вы разволновались? – Волкову еда уже не лезла в горло. Он ощущал раздражение. – Ей двадцать пять, авось еще не старуха. И из лучшей семьи. Будет жить наш Бруно как у Бога за пазухой. Все для него на обоих берегах реки станет открыто.

– Поди, еретичка? – куксилась Тереза.

– Нет, веры она нашей, – возразил кавалер. – Муж ее предыдущий, покойник, был нашей веры, и она приняла причастие.

Но это женщину не успокоило.

– Ей двадцать пять, а ему-то пятнадцать, – сказала сестра. – Не погубит ли она его?

– Господи, Тереза, думал, вы сестра моя, а вы дура, не лучше моей жены! – рассердился кавалер, едва удерживаясь от крика. – С чего ей губить мужа молодого, не старик все-таки! Вот с чего?

– Да кто их, знатных дам, знает, говорят, вон, ваша жена пыталась вас со свету сжить. Или врут?

«Отчего же она так глупа? Или они все беременные такие?»

Волкову даже отвечать не хотелось, Максимилиан и Хенрик сидели, глядя в тарелки, делали вид, будто ничего не слышат.

Тут пришла госпожа Брюнхвальд, принесла сыр хороший, старый. Сестра отвлеклась, пока ее к столу приглашала. Волков думал, что хоть с ее приходом станет полегче. Но не стало. Жена Брюнхвальда начала спрашивать:

– Господин кавалер, а почему же, раз мир настал с еретиками, Карл там остался, на их земле?

– Ну, мир надо еще в их совете утвердить, – старался разъяснить женщине неженские дела генерал.

– Так они, значит, снова войну могут начать? – спрашивала госпожа Брюнхвальд, а у самой глаза на мокром месте.

– Вам не стоит беспокоиться, – старался успокоить ее Волков. – Лагерь у него отлично укреплен, солдат при нем полтысячи.

– Еще и пушки у отца имеются, – добавил Максимилиан. – С налета тот лагерь горцам нипочем не взять.

Да разве глупую женщину пушками успокоить?

– Так, значит, война и дальше пойдет? – И в слезы.

И теперь они уже на пару с сестрой Волкова за столом рыдают.

«Чертовы бабы, разорви их картечь, одной сыростью своей с ума могут свести». Разве можно себе такое представить, что, к примеру, Кленк или такой же старый мясник, как и он, Роха вдруг станут слезы лить. Волков даже усмехнулся – первый раз за день, кажется, – представляя себе такую картину.

Смешно сказать, но там, в кампании, на вражеской земле, но среди своих солдат, он чувствовал себя спокойнее, чем тут, в своих владениях, среди баб. И уже неясно, что хуже: затяжной бой и долгий выматывающий марш или общение с этими созданиями божьими.

«Чертовы бабы!» Вот с таким настроением генерал поехал домой, зная, что день для него еще не закончился.

Бригитт хлопотала по хозяйству и разбирала сундуки с одеждой господина: смотрела, что ремонтировать, что стирать, – ходила туда-сюда, вверх и вниз по дому, не присаживаясь, а госпожа Эшбахт села к столу вместе с мужем рядом и, заглядывая в глаза, стала спрашивать:

– А отчего же вы,