Как быть съеденной - Мария Адельманн

* * *

За окном темнеет. Рэйна делает вдох, пытаясь не заплакать. На ее коленях лежит страница, где заглавная буква «Р» сопровождается длинной вереницей черточек.

– Я была жестока.

– Я так не думаю, – мягко возражает Бернис.

– Я видела жестокость, – говорит Гретель. – Ты не была жестока.

– Я предала его, – почти шепотом произносит Рэйна.

– Он типа как просил тебя сделать выбор, – напоминает Эшли.

– Должно быть, было ужасно смотреть, как он рвется на части, – говорит Бернис. – Но ты не можешь винить себя за то, что случилось. Это не ты разорвала его надвое.

– Он мертв, потому что я была эгоистичной, потому что я была недоброй, – шепчет Рэйна. – Он умер, а я продолжила жить, продолжила жить полной, роскошной жизнью…

– Жизнью, которая тебе даже не нравится, так? – замечает Руби. Она уже стерла всю влагу с меха своей шубы, так что теперь он просто стоит дыбом.

– У меня хорошая жизнь, – Рэйна качает головой. – У меня замечательная жизнь. И более того, я эту жизнь выбрала.

– Из того, что ты ее выбрала, не следует, что она тебе нравится, – возражает Бернис.

– Это было все равно что сложенная колода, и никто не знал последствий того или иного выбора, – говорит Руби.

Рэйна проводит большим пальцем по краю стопки бумаг. Потом обводит взглядом остальных.

– Ваши ошибки, если их вообще можно так назвать, были сделаны в надежде на что-либо. Ты, Эшли, хотела верить, что оказалась в любовной истории. Ты, Руби, хотела, чтобы тебя заметили, как этого хочет любой ребенок. Ты, Бернис, хотела почувствовать себя особенной, чтобы в тебе разглядели ту, кем ты была. Ты, Гретель, защищала своего брата. А что сделала я? Я причинила боль тому… – Голос ее дрожит. – Я причинила боль тому, кого любила, и ради чего?

– Ради жизни, которую ведешь сейчас, – отвечает Уилл.

– Ради своего ребенка, – добавляет Эшли.

– Эти причины не были хорошими, – возражает Рэйна. – Эти причины были очень плохими.

* * *

Как долго я смотрела на половинки его тела, прежде чем дверь распахнулась и на пороге возник Джейк Джексон без единой кровинки в лице? На секунду мне показалось, что его сейчас стошнит.

– Что за хрень? – спросил он.

«Это После, – подумала я. – Я здесь. Я прибыла. Я проживу здесь всю оставшуюся жизнь».

Я не могла отвести взгляд от Р–. Одна половина его тела упала жуткой стороной вверх, обнажая срез внутренней анатомии: скользкая розовая плоть, мягкие органы, кости с крошечными отверстиями просветов. Органы были по большей части целы, как будто каждый из них, так сказать, выбрал свою сторону, но желеобразный серый мозг разделился точно пополам и по-прежнему удерживался в половинках его черепа – как будто кто-то аккуратно расщепил грецкий орех в скорлупе. Часть внутренностей свисала поверх желудка на пол. Тощая нога была согнута в узловатом колене. Остальная часть ноги наискосок торчала среди расколотых половиц. Рука была частично зажата под туловищем, но ладонь осталась свободна – она лежала ладонью вверх, выброшенная вперед, с растопыренными пальцами, словно умоляя о чем-то.

Кровь окрасила ковровое покрытие, впиталась в треснувшие половицы там, где он ударил ногой, собралась в лужицы и свернулась. Мускусный, животный запах висел в воздухе: сырое мясо и навоз, железо и соль.

Я пыталась не смотреть на его половые органы (ведь следовало оставить ему хотя бы какие-то остатки достоинства, соблюсти хоть какие-нибудь приличия?), но ничего не могла с собой поделать. Член тоже был разделен ровно пополам: розовое, губчатое внутреннее содержание и гладкая трубочка посередине. Я хотела бы чем-то прикрыть пах Человечка; я не хотела, чтобы Джейк это видел. Я не хотела, чтобы Джейк шутил над этим, даже мысленно, хотя, похоже, он был не в том настроении, чтобы шутить.

Когда Человечек был целым, было трудно представить, как работает его тело. Как оно может нести вес такой огромной головы на такой тонкой шее? Как ему удается быть таким проворным с такими неуклюжими ступнями? Эта конструкция всегда казалась невозможной, но теперь я видела всю механику: изогнутый позвоночник под толстыми мышцами горбатой спины – прочными и эластичными от постоянной нагрузки.

И все-таки больше всего обескураживала не эта ужасная половина, а другая, та, что лежала лицом вверх. Она была похожа на существо, которое все еще живо, только вторая, симметричная половина каким-то образом скрывается под половицами. Я смотрела на это половинчатое лицо, а оно смотрело на меня в ответ: половина носа, половина улыбки, яркий, немигающий глаз, словно шарик из молочного и коричневого стекла, предназначенный для старинной игры.

– Ты в порядке? – спросил Джейк. Его рука касалась меня – кажется, моего плеча. Но мой разум сейчас пребывал в каком-то ином измерении, нежели мое тело.

Я посмотрела вниз, на свое цветастое платье, там, где кровь брызнула на него щедрым красным росчерком. Мой мозг работал неправильно, играл со мной шутки, изобретал свою собственную последовательность времени… и на миг мне показалось, что кровь на моей юбке все еще в процессе разбрызгивания, все еще летит, а это значит, что Человечек все еще вращается в воздухе, уже разделенный надвое, но, возможно, еще сохраняющий разум. Ведь, говорят, отсеченная от тела голова несколько мгновений еще живет и видит, а если он еще жив… если это так, то, может быть, у меня еще есть время взять все назад, «отговорить» сказанное, извиниться.

Но нет. В комнате царила полная неподвижность.

– Что за хрень тут произошла? – спросил Джейк.

– Он просто… выпал из воздуховода, – ответила я. – Он на что-то злился. Он разорвался надвое.

– Что за хрень! – повторил Джейк, явно пытаясь не впасть в истерику. – Такого не бывает. Такое не может случиться.

В его словах был смысл. Многие из нас разрываются на части от ярости, но никогда настолько буквально.

Джейк начал расхаживать крошечными кругами, подошвы его кожаных ботинок скрипели.

– Посмотри на его маленькое… – начал Джейк, качая головой.

– Тело, – быстро сказала я. – Все его тело маленькое. Он был маленьким человеком.

– Это не человек, – возразил Джейк. – Это тролль, какое-то странное создание. – Эти слова прозвучали из уст человека, который в будущем сделает столько пластических операций, что будет наполовину состоять из