Интриги дядюшки Йивентрия - Максим Ельцов

– Я не бегу. А вы рассказывайте все совсем по порядку, – сказал Йозефик, чье любопытство уже выкарабкивалось, шурша множеством лапок, из глубины зрачков. Задними лапками оно довольно подло, со спины, душило страхи и здравый смысл.

– Очень странно, что вы ничего не знаете. Я имею в виду, вообще ничего. В общем, так. Герцогские войны грохочут над… – Вальж задумался. – Некрасиво, но точно. Над герцогствами они грохочут. Века напролет, целыми поколениями грызутся все кому не лень. Война, воспитанная с детства взаимной обидой, – как всегда. Великие герцоги и их воинства бьются с честью и доблестью за все прекрасное, доброе, вечное. И, естественно, втаптывают и то, и другое, и третье в грязь и изрубленные трупы…

– Вальж, прервитесь, – поднял руку Йозефик. – У вас талант! Я бы определенно выпил. Вы случайно Шелка не знаете или Дандау?

Комиссар встал и отряхнул брюки.

– Не имею чести лично быть знакомым с этими господами, – серьезно отрапортовал он, вытянувшись по струнке, а после хитро улыбнулся. – А по второму вопросу…

Он подошел к дому и, привстав на цыпочки, засунул руку в окошко второго этажа. Некоторое время он пытался что-то нащупать. От усердия он высунул язык. Язык очень странно распластался по щеке. Наконец он вернулся и протянул Йозефику деревянный кувшин, казавшийся пузырьком парфюма в огромной лапище комиссара.

– Ягодное вино. И не смотрите так, это мой дом. Думаете, я такой дурак, в чужом дворе дела обсуждать?

Йозефик сделал несколько крупных глотков. По щекам разбежалась теплая радость, а в сердце заползла светлая печаль и тоска о навсегда ушедшей эпохе рыцарства. Механизм сопереживания включился. Разум впитывал слова Вальжа как губка и превращал в движущиеся картинки и далекие отзвуки битв, постепенно застилающие реальный мир вуалью воспоминаний…

Бурнский лес трудно назвать лакомым кусочком или сияющим самоцветом в венце какого-либо правителя. Это скорее надежный источник проблем. Таких проблем, которые принято называть стихийными бедствиями. Единственное бедствие, которое принято связывать с лесом, – это, конечно, лесной пожар. Но Бурнский лес никогда не горел. Клубящийся в его глубинах туман этого не хотел, так как ревностно оберегал свое уединение и покой. Проблемы создавались в основном на «мелколесье» – тех частях леса, из которых можно даже увидеть остальной мир. Это «мелколесье» было на зависть плодовито. Лесной зверь родился как не в себя. Чего же в этом плохого или, как было заявлено, стихийно-бедственного? Волки. Сытые, сильные, лоснящиеся волки, которые почему-то бегут из столь благодатного края. И жрут все на своем пути. Был случай, когда их волна, поедая скот, его владельцев и домашнюю утварь, докатилась аж до стен Келпиела, где сама себя пожрала. Но на чем-то серые санитары леса отъедались и ради этого чего-то правителям стоило все-таки терпеть в своем венце замшелую булыгу Бурнского леса. Терпеть и не отдавать.

Во время Герцогских войн свои одинаково законные претензии на Бурнский лес предъявило Герцогство Рьёмьнское, Герцогство Господ Лупри и Народ Свободного города Келпиела-зи-Фах – естественно, перечислены только заводилы. Их вассалы, подельники и наемники участвовали в сваре с не меньшим энтузиазмом и изобретательностью. Исторической справедливости ради стоит упомянуть, что дож Мигрензийской Республики Глико Проджакои, стремясь не отстать от модных веяний в международной политике и заодно ублажить божеств из смежных с кровопролитием отраслей, отправил солидную банду головорезов, проштрафившихся на военной службе, внести свою лепту в бардак Бурнского конфликта. Экспедиционные войска разбились о столы таверн и кабаков, даже не покинув земли Республики. Командующий вдохновил войска на подвиг личным примером: он утонул в канаве перед дворцом дожа через два часа после получения приказа о выступлении.

Герцог Януш вир Тонхлейн, правитель замка Хлейнглогт и владелец земель, деревень, скота и народа окрест Нюрлига, был вынужден участвовать в Бурнском конфликте сразу с нескольких сторон. Не то чтобы он был таким уж интриганом или космополитом, просто так сложилось.

Его молодость пришлась на начало Второго Шаунского похода, организованного тогда еще не перегрызшимся Столом герцогов. Подстегиваемые любопытством и жаждой познания, объединенные войска под разношерстным командованием недолюбливающей друг друга знати азартно грабили древние города Шауна, пока не получили отпор. Организованный, жестокий, но, по мнению полководцев Похода, слишком скучный. Закон любой игры – весело только выигрывать, а стоит получить по носу – такая тоска одолевает. После разгрома под стенами Царацека на благородных военачальников напала тоска по дому. Они бросили войска и отплыли с награбленным к родным берегам. То ли герцог вир Тонхлейн опоздал на корабль, то ли он верил в детскую сказку о чести и тому подобные глупости – так или иначе, на жарком Шаунском берегу остался только он и ободранная шайка профессиональных мародеров и по совместительству хреновых вояк.

– Коварное у вас тут вино! – подал голос Йозефик, пытаясь разлечься на чемодане, как на груде шитых золотом парчовых подушек. Шаунское солнце нещадно пекло ему голову, а этот паразит с опахалом, похоже, опять уснул. – Ох, коварное!

Весть о недостойном для военачальника, но похвальном для предприимчивого человека поведении отряженных на Поход дворян достигла Стола Герцогов. Краснея друг перед другом от стыда за своих родственничков разной степени близости, члены Стола искали способ отмыться от позора. В принципе они бы краснели друг перед другом всего пару дней, а потом полезная привычка всех политиков делать вид, что ничего такого из ряда вон выходящего и не происходило вовсе, взяла бы верх и инцидент бы самоисчерпался, оставив, однако, после себя солидный барыш. Прискорбно, конечно, но простой люд в те времена особой церемонностью не отличался и в случае недовольства такими мелочами, как мертвые сыновья на чужом берегу и целая свора сирот, не подкрепленные светлой целью и надеждой, заставлял краснеть своих герцогов. От крови. Как всегда, был нужен козел отпущения. На этот раз выбор был ограничен одним лишь герцогом вир Тонхлейном, но при этом он оказался единственным участником событий, сохранившим свое лицо. Это был тот редкий случай в истории, когда на козла отпущения свалились все почести. Он был объявлен главой Третьего Шаунского похода, который начинался задним числом после отплытия руководства Второго Шаунского похода подальше от неинтересной опасности. Для того чтобы отмести какие-либо сомнения в его полной ответственности за все, что могло произойти в Третьем Шаунском походе, со Стола Герцогов на него была высыпана целая гора титульных объедков. К титулу Второго канцлера Сланого Легиона, родиной которого был Лупри, прилагались два обезумевших от страха мальчишки и частокол пик с головами других представителей легиона, которые теперь пялились усаженными мухами глазами на пустыню под стенами Царацека. Высокое же положение Великого Мастера Пепельного Ордена давало ему полную власть над тремя десятками крайне обезвоженных верблюдов и пленной пустынной ящерицей. Это были две его самые высокие должности. Стоит ли говорить, что обе эти организации на момент передачи полномочий перестали существовать как военная и политическая сила? Остальной мелочовкой, перепавшей от других государств, набиралось сто проходимцев и мародеров, однако проявивших себя за Второй поход как очень живучие кадры. То, что произошло в Третьем Шаунском походе, спрятано временем, как кошкой, в песках этого знойного края.