Будильник в шляпной картонке. Колокол смерти - Энтони Гилберт

– Полиция уже ответила на этот вопрос.

– Я не всегда склонен соглашаться с полицией. Какой-нибудь другой версии у вас нет?

– Говорю же вам, мне ничего не известно.

– Что ж, пойдем шаг за шагом. На чем вы разошлись с Феррисом? Это как-нибудь связано с вашей женитьбой?

– Разумеется, нет. В то время он служил в оккупационных войсках. Ну а когда вернулся в Англию… что сказать, он всегда был чудаковатым малым и вряд ли – так, во всяком случае, казалось со стороны – мог осесть на каком-то одном месте. К церкви он относился не так, как хотелось бы его отцу, профессии у него не было, как, разумеется, и денег, за вычетом армейского пособия, а у старика, между нами, дела находились в довольно расстроенном состоянии. Дома Феррис усидеть не мог, да, по правде говоря, молодому человеку в Маунтфорде и впрямь делать нечего. Он получил остатки пособия и решил заняться писательством. Чудно, но после войны немало молодежи решило почему-то, что могут стать писателями. В общем, какое-то время он еще побыл у себя в городке, постепенно растрачивая пособие на то, на се. Кое-что вложил в одну необычную издательскую фирму, из тех, которые только что не из чистого золота готовы были книги выпускать. Разумеется, он быстро прогорел и во время первого же послевоенного кризиса остался без гроша. Потом умер его отец. После того, как он отказался от церковной карьеры, между ними наступило охлаждение, но на похороны Уильям приехал. Нашел мать совершенно подавленной, потом разгорелась какая-то семейная ссора, и Уильям ушел из дома, заявив, что отныне не хочет иметь дела ни с одним из нас. Я часто задумывался: уж не за тем ли он вообще приезжал, чтобы выяснить, не достанется ли ему что-нибудь по отцовскому завещанию?

– Ну и как, досталось?

– Не думаю. К тому времени он уже совершенно отошел от семьи. Но что-то вроде сцены закатил…

– Ну да, обычные фокусы, – весело кивнул Крук. – На вас не наезжал?

– Всюду совал свой нос, – со злостью ответил Маргетсон. – Понятно, все дела тестя вел я, и, повторяю, они оставляли желать много лучшего. Кое-какие вложения вот-вот готовы были пойти прахом, от самых, на мой взгляд, рискованных активов я избавился – хотелось обеспечить вдове безбедную жизнь до конца ее дней, ну и, в общем, хватило на виллу со служанкой.

– А наш друг заявил, что если бы до участия в делах допустили его, то он управился бы лучше? – вызывающее осведомился Крук.

– Послушайте, сэр… – Маргетсон посмотрел на него с явной неприязнью.

– Что, неужели разочарованный родственничек ничего подобного вам не говорил? – Крук поцокал языком. – Дружище, вы даже не приблизились пока к пониманию тех возможностей, которые открывает наша профессия. Меня как-то попросили составить подробный список всех расходов, включая почтовые, и ничего, справился. Ладно, что было с нашим другом дальше?

– Довольно долгое время мы ничего о нем не слышали. Вроде осел где-то.

– И когда это примерно могло быть? – перебил его Крук.

– Году в двадцать втором или двадцать третьем.

– И все это время он не пытался с вами связаться?

– Говорю же, мы ничего о нем не слышали. Осенью двадцать третьего умерла его мать, и на похороны он не приехал. Мне это показалось несколько странным.

– Вы ведь семейные дела не часто ведете? – вежливо осведомился Крук.

– Прощу прощения, сэр?.. – вскинулся Маргетсон.

– Вы никогда не задавались вопросом, сколько родичей приходит на похороны только для того, чтобы удостовериться, что другие не обвели их вокруг пальца?

– По правде говоря, я получил от него короткую записку примерно на эту тему, – признал Маргетсон голосом жестким, как сильно накрахмаленный воротничок сорочки. – Но миссис Феррис предпочла оставить небольшое наследство внуку. И я ее вполне понимаю. Женщина, привыкшая бережно относиться к деньгам, она не могла не видеть, как ее сын транжирит свое армейское пособие на один безумный проект за другим. Мне кажется, муж не давал ей особо разгуляться, возможно, без задней мысли, но… – Последовало традиционное адвокатское пожатие плечами, долженствующее намекнуть на бездны потаенного смысла, но на самом деле скрывающее лишь неумение закончить предложение.

– И дальше?

– Через месяц-другой он появился у меня собственной персоной. Выглядел, должен признать, ужасно. Спрашивал, не могу ли я помочь ему найти работу где-нибудь за границей – немедленно.

– Деньги у него были?

– Просил одолжить. Такой возможности у меня, естественно, не было. Не в том я был положении, чтобы сколько-нибудь существенно ему помочь. Помнится, предложил фунт.

– Ну и как он, взял?

– Не то слово – набросился.

– Видно, совсем до края дошел. Ну, и дальше…

– С тех пор я ничего о нем не слышал.

– То есть пока не натолкнулись на всю эту вонючую историю в газетах.

– Сначала я даже не было уверен, что речь идет о моем шурине.

– Неужели вас и фотография ни в чем не убедила?

– За четырнадцать лет человек может сильно измениться. К тому же… никак не думал, что он может стать церковным служкой.

– Один малый сказал как-то, что самое интересное в жизни – неожиданность, – угрюмо заметил Крук.

Маргетсон нахмурился.

– На самом деле, – продолжал Крук, – в двадцать пятом году он женился – на приличной девушке, дочери фермера, которая, похоже, и помогала ему все это время держаться на плаву. Тогда он работал носильщиком в одной захудалой лондонской гостинице. В церковь пришел позже.

Маргетсон демонстративно передернулся.

– Боюсь, он не из тех, кто подолгу задерживается на одном месте. Ему никогда не хватало терпения освоить какую-нибудь профессию…

– И денег, – подхватил Крук. – Никогда не приходилось слышать о некоем Фентоне?

Маргетсон задумался.

– Не припоминаю такого имени.

– Осмелюсь предположить, вы никогда его и не слышали, – утешил его Крук.

Зону неведения он значительно сузил, теперь темным пятном оставался лишь промежуток между 1921-м и концом 1923 года. На протяжении этих трех лет о Феррисе никто ничего не слышал. Маргетсон назвал аристократическое издательство, с которым молодой человек вел дела после перемирия, и Круку не составило труда узнать, какая именно фирма впоследствии поглотила его, как змея заглатывает лягушку. Он доехал поездом до Лондона, там пересел на метро. Издательский дом Ричардсона занимал целый квартал унылых зданий, по которым сновала бесчисленная, казалось, толпа машинисток, посыльных, клерков, девиц с загнанным видом, носильщиков. После некоторого ожидания Крука провели к младшему партнеру – судя по возрасту, действительно младшему, юнцу с едва пробивающимися над верхней губой усиками и огромным кадыком, без устали ходившим над бледно-голубым воротником.