Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

умершего весной 1919 года, были обнаружены 108,5 тыс. рублей в золотых монетах, 705 золотых изделий и 750 тыс. рублей царскими кредитками. Петроградские чекисты в 1920 году сообщали Г. Е. Зиновьеву, что взяточничество и хищения «особенно широко процветают» среди советских служащих и об отсутствии вообще учреждений, «где бы не чувствовалось взяточничество»[1108].

Хотя корыстную подоплеку революционных действий особенно активно подчеркивали белые мемуаристы, она находила отражение и в писаниях большевистских авторов. Некоторые вожди использовали именно понятие «грабеж» для оправдания уравнительной социальной политики и достижения военной победы любой ценой. Глава ВЦСПС М. П. Томский в 1920 году выразился с предельной откровенностью: «Так как мы гениально грабили всю Россию для Красной армии, [то] приступим к такому же широкому грабежу всей России во имя улучшения интересов рабочего класса…»[1109]

В своей брошюре видный военный деятель С. И. Гусев в 1921 году, в разгар красного бандитизма в Сибири и партизанщины на Дальнем Востоке, четко фиксировал черты революционного повстанчества, уже известные на остальных территориях России: «В эпоху социалистической революции, идущей под лозунгом „экспроприация экспроприаторов“, партизанство неминуемо извращает этот лозунг и скатывается к бандитизму…»[1110]. Крупные партийные и трибунальские чиновники в начале 20‐х годов соглашались с тем, что сибирское партизанское движение «нередко выражалось во внезапных нападениях на хозяйства состоятельных собственников»[1111].

Гражданская война была войной откровенно мародерской, где армейский произвол шел рука об руку с постоянными приказами красных властей о материальном ущемлении как зажиточных классов, так и самых широких масс. Яркую оценку морально-политического состояния 1‐й Конной армии дал заместитель заведующего ее политотделом А. М. Бодров: «Грабежи, насилия, бандитизм, самоуправства, разбой и убийства бойцами и комсоставом политкомов, расхищение трофеев остаются безнаказанными. <…> Продвижением вперед Конармия уничтожает контрреволюцию, но своим поведением в занимаемых местностях способствует возрождению контрреволюции»[1112]. В Белой армии мародерство также было очень распространено и значительно усиливало разложение войск. Военный теоретик отмечал: «Хищничество готовит гражданскую войну (и это расчет ленинцев), но и гражданская война всегда приводит к хищничеству (и это [моральное] падение колчаковцев, деникинцев и др.)»[1113]. Гражданская война превратила грандиозную бойню также в массовый бизнес, и в эти годы «…военная добыча являлась важным стимулом для той и другой армии»[1114].

Революционные власти создавали многочисленные грабительские структуры – заградительные отряды на транспорте, охотившиеся за миллионами «мешочников», продовольственные отряды, занимавшиеся повсеместно бандитизмом чистой воды (Дзержинский, будучи в Сибири, в начале 1922 года прямо писал, что Красная армия, наблюдавшая бесчинства продотрядовцев, видя, «как сажают раздетых в подвал и в снег, как выгоняют из домов, как забирают все, разложилась»[1115]). Наиболее значительные конфискации в годы Гражданской войны предпринимались частями действующей армии. Тот же комдив В. И. Чапаев всячески поощрял партизанщину, в его полках процветали грабежи и изнасилования[1116]. Полковник и резидент белой разведки в Царицыне Ф. Н. Адамс летом 1919 года показывал Комиссии по расследованию злодеяний большевиков, что опорой красных властей региона были партизанские части украинцев, морозовцев, донцов Ставрополья, «сплоченные общими грабежами и убийствами мирного населения…»[1117].

Наблюдательный И. Г. Эренбург устами героев сатирического романа «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников» отмечал погромно-грабительские настроения что украинских крестьян, что красных властей:

…крестьяне… в промежутках между сражениями делились с нами своими взглядами… Господа Бога, по их словам, не имелось, и выдуман он попами для треб, но церкви оставить нужно, какое же это село без храма божьего? Еще лучше перерезать жидов. Которые против большевиков – князья и баре, их мало еще резали, снова придется. Но коммунистов тоже вырезать не мешает. Главное, сжечь все города, потому что от них все горе. Но перед этим следует добро оттуда вывезти, пригодится… Это программа. Что касается тактики, то главное, иметь в деревне дюжину пулеметов. Посторонних никого к себе не пускать, а товарообмен заменить гораздо более разумными нападениями на поезда и реквизицией багажа пассажиров.

<…> «Неужели эти внучата дедушки Пугача и являются апостолами организации человечества?»

<…> Все интеллигенты… хотят поженить овдовевшего Стеньку Разина вместо персидской княжны на мудреной Коммунии. …Дух «разиновщины», разор, раздор, жажда еще немного порезать для власти теперь то же, что для паровоза дрова[1118].

В мае 1920 года части 11‐й армии, вторгшейся в Азербайджан, грабили и производили насилие над всем населением республики[1119]. Красные войска, громившие и грабившие в мае–июне 1920 года восставшую Гянджу, прямо заявляли о своем праве на военные трофеи[1120]. При штурме Бухары М. В. Фрунзе разрешил бойцам брать трофеи, в результате чего масса жителей лишилась имущества, а неисчислимые ханские сокровища оказались разграблены: красноармейцы «сжигали мечети, употребляли листы Корана для естественных потребностей» и ходили обвешанные драгоценностями. Известный партийный деятель Туркестана Н. Ходжаев писал Ленину в 1920 году, что на Ферганском фронте красноармейцы «под видом разбойников» уничтожали мирных жителей, насиловали женщин, разрушали деревни, в результате чего «чаша терпения переполнилась до крайности»[1121].

Советская пресса писала о конниках Б. М. Думенко: «Во время нахождения корпуса в Новочеркасске пьянство и дебоши достигли небывалых размеров. Чины штаба устраивали оргии с женщинами, производили незаконные реквизиции и конфискации»[1122]. О самом Думенко и его штабистах И. Т. Смилга докладывал следующее: «Ненависть и клевета на коммунистов и комиссаров – вот отличительная черта этой компании, которая к тому же не прочь и пограбить и понасиловать»[1123].

В феврале 1920 года Я. Х. Петерс и Ю. В. Ломоносов сообщали Ленину, Троцкому и Красину, что армия Будённого «разлагается с каждым днем: установлены грабежи, пьянство, пребывание в штабе подозрительных женщин… Будённый перестает считаться с кем[-]либо. Бесчинства, творимые им на жел[езной] дор[оге] совершенно невероятны…». В противовес этому Г. К. Орджоникидзе в спокойном тоне телеграфировал Ленину, что боеспособность частей Будённого не пострадала, а «пьянство и грабежи у них старое явление»[1124].

Исаак Бабель в дневнике 1920 года отмечал следующие характеристики конармейцев: «…барахольство, удальство, профессионализм, революционность, звериная жестокость. <…> Надо проникнуть в душу бойца, проникаю, все это ужасно, зверье с принципами. <…> Разговор с комартдивизионом Максимовым, [говорит, что] наша армия идет зарабатывать, [у нас] не революция, а восстание дикой вольницы. Это просто средство, которым не брезгует партия»[1125]. Перлюстрированное письмо красноармейца с Польского фронта (сентябрь 1920 года) сообщало, что красные войска при отступлении от Минска «страшно» опустошали все деревни, кроме тех, где жители, уплатив военным крупные суммы, тем «избавлялись от погромов»[1126].

Возможность