Второе открытие Америки - Александр фон Гумбольдт

Я не сомневаюсь, что трупы этих крупных пресмыкающихся и ламантинов, которые весят 500 фунтов, а также наличие морских свиней (toninas) со слизистой кожей могут заражать воду, в особенности в бухтах, где течение медленное. Однако самая вонючая вода не всегда попадалась нам в тех местах, где на берегу мы видели скопления дохлых животных.

Когда в жарком климате, где вас постоянно мучает жажда, вам приходится ограничиваться для питья речной водой температурой в 27–28°, вы хотели бы, чтобы эта теплая, переполненная песком вода была по крайней мере без запаха.

8 апреля. На дальнейшем пути к востоку от нас остались устья Суапуре, или Сивапуре, и Карипо, а к западу – устье Синаруко [Синарукито]. Между Апуре и Метой Синаруко – вторая по величине река после Арауки. Суапуре изобилует небольшими водопадами; леса вдоль этой реки знамениты огромным количеством дикого меда.

Мелипоны подвешивают там свои огромные ульи к веткам деревьев. Отец Джили плавал в 1766 году по Суапуре и по впадающей в него Туриве. Он встретил там племена, принадлежащие к ареверьенской народности. Мы расположились на ночь несколько ниже острова Макупина.

9 апреля. Рано утром мы прибыли к острову Парарума и увидели там лагерь индейцев, подобный тому, который посетили в Бока-де-ла-Тортуга. Индейцы собрались здесь, чтобы раскопать песок, собрать черепашьи яйца и извлечь из них жир. К несчастью, они ошиблись на несколько дней. Молодые черепахи вылупились до того, как индейцы организовали свой лагерь.

Их опозданием воспользовались крокодилы и Garzes, разновидность крупных белых цапель. И те и другие одинаково падки на мясо молодых черепах и пожирают их в огромном количестве. Они занимаются ловлей ночью, так как лишь после наступления вечерних сумерек tortuguillos вылезают из земли и ползут к соседней речке. Грифы Zamuros слишком ленивы и не утруждают себя охотой после захода солнца.

Они бродят днем по берегу и врываются в лагерь индейцев, чтобы стащить что-нибудь съестное; для удовлетворения своей прожорливости чаще всего им приходится нападать на суше или в неглубокой воде на молодых крокодилов длиной 7–8 дюймов. Очень забавно наблюдать уловки, с помощью которых эти маленькие животные некоторое время защищаются от грифов.

Как только они заметят своих врагов, они встают на передние лапы, изгибают спину и поднимают голову, раскрывая широкую пасть. Они все время поворачиваются, хотя и медленно, в сторону грифов, показывая им зубы, очень длинные и очень острые даже у недавно вылупившихся из яйца детенышей. Нередко можно видеть, как один из Zamuros привлекает на себя все внимание молодого крокодила, а другой пользуется благоприятным случаем для неожиданного нападения.

Он бросается на крокодила, хватает за шею и взмывает с ним высоко в воздух. Нам довелось целыми утрами наблюдать эти маневры в городе Момпос, где в обширном, обнесенном стеной дворе у нас жило свыше 40 пойманных нами крокодилов в возрасте 15–20 дней.

Среди индейцев, собравшихся на Параруме, мы встретили нескольких белых, прибывших из Ангостуры для закупки manteca de tortuga. Утомив нас длинными жалобами на «плохой урожай» и на опустошения, произведенные тиграми среди черепах во время кладки яиц, они привели нас затем в шалаш, стоявший в центре индейского лагеря.

Там мы застали монахов-миссионеров из Каричаны и с порогов; сидя на земле, они играли в карты и курили табак из длинных трубок. По их просторной голубой одежде, стриженым головам и длинным бородам мы приняли бы их скорее за жителей Востока.

Несчастные монахи оказали нам сердечный прием и сообщили все сведения, необходимые для дальнейшего плавания. Они уже несколько месяцев болели трехдневной лихорадкой. Бледные и изможденные, они без особого труда убедили нас в том, что края, которые мы собирались посетить, представляли некоторую опасность для здоровья путешественника.

Индеец-кормчий, сопровождавший нас от Сан-Фернандо-де-Апуре до острова Парарума, не знал пути через rapidos[116] Ориноко и не захотел вести дальше нашу лодку. Пришлось посчитаться с его желанием. К счастью для нас, миссионер из Каричаны согласился уступить нам за очень умеренную цену прекрасную пирогу; отец Бернардо Сеа, миссионер из Атурес и Майпурес, расположенных близ больших порогов, предложил, хотя и был болен, сопутствовать нам до границ Бразилии.

Число индейцев, умеющих проводить лодки через Raudales, настолько невелико, что, не будь монаха, нам пришлось бы застрять на несколько недель в этой сырой нездоровой местности. На берегах Ориноко считают леса Риу-Негру чудесной страной.

Действительно, там воздух прохладней и здоровей. В Риу-Негру почти нет крокодилов, и в нем можно безбоязненно купаться; а на берегах и ночью и днем вас не так мучают укусы насекомых, как на Ориноко. Отец Сеа надеялся восстановить свое здоровье, посетив миссии на Риу-Негру. Он говорил о тех краях с восторгом, который во всех колониях на материке проявляют по отношению к чему-то далекому.

В сборище индейцев на берегу острова Парарума перед нашим взором снова предстала картина, повсюду вызывающая у культурных людей интерес к изучению дикого человека и постепенного развития наших умственных способностей. Как трудно различить первобытные черты человеческого рода в этом младенческом обществе, у этих бесстрастных индейцев!

Мы не видим здесь той кроткой наивности, столь чарующе воспетой поэтами на всех языках. Дикарь с Ориноко показался нам не менее отвратительным, чем дикарь с Миссисипи, описанный путешественником-философом[117], умевшим, как никто, изображать человека под различными небесами.

Мы склонны убеждать себя, что вымазанные глиной и жиром индейцы, которые сидят на корточках у костра или примостились на больших черепашьих панцирях и целыми часами смотрят на приготовляемое ими питье, не имеют ничего общего с нашими первобытными предками, а представляют собой выродившуюся расу, жалкие остатки народов, долгое время скитавшихся в лесах и в конце концов снова впавших в варварство.

Единственная, так сказать, одежда индейцев – красная раскраска; и по ней можно среди них отличить более зажиточных от менее зажиточных. Карибы, отомаки и яруро обычно употребляют для собственного украшения оното, называемое испанцами Achoto, а кайенскими колонистами – Rocou.

Это красящее вещество, извлекаемое из мякоти Bixa orellana L. Для приготовления оното индианки бросают зерна растения в наполненный водой чан, в течение часа разминают их, а затем дают спокойно осесть красящему крахмалу очень яркого кирпично-красного цвета. Слив воду, вытаскивают крахмал, высушивают в руках, месят с жиром черепашьих яиц и делают круглые лепешки весом в 3–4 унции.

За неимением черепашьего жира некоторые племена прибавляют в оното крокодилий жир. Другой, значительно более ценный краситель добывают из растения семейства бигнониевых, описанного Бонпланом под названием Bignonia Chica Humb. et Bonpl. Таманаки называют его кравири, майпуре – чирравири. Оно взбирается на самые высокие деревья и прицепляется к ним с помощью усиков.