Императрица семи холмов - Кейт Куинн

– Где ваш царь? – потребовал он, и даже я, шедший во второй когорте, услышал в его голосе гнев.

– Ты его видишь? – спросил меня Филипп. Он был ниже меня ростом и тянул шею, пытаясь разглядеть, что происходит, но ему мешал гребень стоявшего впереди воина. Кашляя от едкого дыма, мы выстроились перед храмами. Даки не стали их поджигать, но от горящих кварталов города по-прежнему тянуло гарью и дымом, от которого слезились глаза. – Их царь должен быть заметной фигурой. Я слышал, будто он носит плащ из львиной шкуры.

– Тебе не пришло в голову, болван, что он мог ее снять?

– Где он? – это до нас, словно щелчок кнута, вновь долетел голос Траяна. – Где?

Пленники переглянулись, что-то бормоча себе под нос.

– Хорошо, мы сейчас увидим, – прорычал Траян, и в следующее мгновение наши всадники уже сидели верхом.

– Этот ублюдок наверняка сбежал еще до того, как они открыли ворота, – пробормотал рядом со мной Симон.

– Так что, никакого сражения не будет? – скажу честно, я даже расстроился, слыша, как играют наши трубы.

– Какое сражение? Они ведь сложили оружие!

– Понятно. – Тем не менее я был даже польщен, как, наверно, и сам Траян. Он смотрел на крепость и, наверно, видел перед собой разграбленные римские гарнизоны, где из ниш, в которых когда-то красовались бронзовые орлы, на нас смотрели пустыми глазницами черепа.

– Если они сожгли город, значит, могут сжечь и это, – рявкнул Траян, и мы вновь услышали в его голосе ярость. – Поджигайте.

Через минуту к небу взвились новые языки пламени. Увидев их, даки поспешили отвести взгляды в сторону.

В дымящийся город вошли несколько центурий – тушить пожары, подавлять последние очаги сопротивления. Все остальные стояли перед храмами. Римские храмы обычно квадратные, с колоннами, под крышей – прекрасные здания для прекрасных богов. А вот дакам, похоже, храмами служили каменные круги под открытым небом. Их огромные серые камни были сложены друг на друга и испещрены рунами.

Мой взгляд упал на обширный плоский круг из плотно подогнанных друг к другу камней – как будто кто-то бросил на траву огромных размеров диск. А затем я увидел, как Траян соскочил с коня и зашагал к нему с черным, как туча, лицом. Выхватив у аквилифера штандарт, он оставил его стоять в растерянности, а сам решительно взошел на середину каменного круга. Какое-то время он постоял, тяжело дыша, как будто не мог вспомнить, что хотел сказать или сделать, а затем, не говоря ни слова, вогнал древко с орлом в паз между двумя камнями. Гордая птица распростерла крылья над поганым святилищем.

Внезапно у меня засаднило горло, и я понял, что из меня рвется крик и вместе со мной кричат еще несколько тысяч глоток. Траян поднял руку, призывая к тишине, но мы продолжали стучать копьями о щиты, и постепенно хмурое выражение на его лице сменилось ликованием. Он, словно мальчишка, расплылся в задорной ухмылке. Взгляды всех до последнего были устремлены к нашему надменному, гордому орлу. Раскинув крылья, он высился на шесте над каменным кругом, а вокруг него вились легкие клубы дыма, которые ветер приносил из горящего города.

Затем вперед вышли авгуры: они произнесли слова благословения и провозгласили Траяна повелителем Сармизегетузы. Впрочем, мы то и дело перебивали их нудный речитатив веселыми возгласами, а они лишь сердито махали на нас руками. Напыщенные болваны – кому нужно их благословение? Траян стал повелителем Сарма в тот миг, когда вогнал шест с орлом с трещину каменного круга. Мне были видны даки – женщина с ребенком на руках, старик, мальчишка, на несколько лет младше Тита – все они исподлобья смотрели на нас, и в их глазах читалась ненависть. С другой стороны, что они мне?

Иное дело – мой славный император.

Его дурного настроения как не бывало. Как только жрецы умолкли, он посмотрел на горящую крепость и поморщился.

– Я ее отстрою заново, – заявил он, обращаясь скорее ко всем сразу и ни к кому. – Обещаю, она будет прекраснее прежней.

Затем, повернувшись к нам, он прокричал:

– А теперь ждите, что вам прикажут центурионы. Те из вас, кому заступать в караул, смотрите, не вздумайте прийти пьяными. Остальные могут сегодня отдыхать. Берите себе все, что хотите, если там еще что-то осталось, но предупреждаю: если только я застукаю хотя бы одного их вас с местной женщиной, которую явно пытаются взять силой, клянусь, я отсеку негодяю член тупым мечом.

В ответ раздался радостный рев тысяч глоток и звон щитов. Траян снова поднял руку, призывая к тишине. Пропахший дымом ветерок ерошил его короткие волосы.

– А завтра мы поймаем их царя в его львиной шкуре, где бы он от нас ни спрятался. Хоть в самом Гадесе!

И вновь рев луженых солдатских глоток.

– Свободны!

Я подумал было, а не спуститься ли мне с горы за Сабиной, – после однообразия лагеря ей наверняка хочется чего-нибудь новенького, – но затем решил, что лучше не стоит. Учитывая, что сказал Траян и возможные схватки с непокорными даками, можно ожидать, что в ночь в старушке Сарме нам предстоит горячая.

Солдаты будут насиловать женщина, набивать добром мешки, чтобы потом передраться из-за добычи, местных жителей превратят в рабов, и за каждого римского легионера, найденного мертвым на улицах с ножом под ребрами, с жизнью расстанутся десять даков. Так что Сабине всего этого лучше не видеть, даже для нее, при всем ее любопытстве, это было бы слишком.

Крепость почти полностью выгорела, но отдельные ее части, куда огонь не успел подобраться, уцелели. Я не стал принимать участие в грабежах, – пусть это делают другие, – а сам побрел к таверне на углу. На этой улице дома лишь слегка обгорели снаружи. Побрел не один, а захватив с собой Филиппа, которого затем здорово обул во время игры в кости. Впрочем, затем он обул меня. И пусть, когда я вышел из таверны на улицу, мой кошелек был вдвое легче, зато голова была гораздо яснее, чем у него. Тем временем опустилась ночь. В отличие от прямых римских улиц дакийские были узкими и извилистыми. Я брел, чувствуя на себе чьи-то взгляды: невидимый враг провожал меня глазами, мой красный плащ и шлем с высоким гребнем.

Я не любитель уличных драк, тем более на пьяную голову. Именно поэтому я не спешил набраться в таверне и был противен самому себе. Интересно, с чего бы это? Откуда такая предосторожность? Неужели это первый звонок, что бесшабашная юность позади и я, как какой-нибудь старый хрыч центурион, начинаю взвешивать возможные последствия своих действий. Мои приятели, которые едва держались на ногах, подняли меня на смех, когда я, оттолкнув руку, протянувшую мне очередную чашу с забористым дакийским вином, шагнул вон из таверны. Признаюсь честно, мне не терпелось вернуться в лагерь, чтобы хорошенько выспаться, на тот случай, если поутру нас снова ждет марш. Вот откуда эта моя внезапная предосторожность или, что еще хуже, ответственность. Хотя тогда я в этом бы никому не признался, ни единой душе.

И вообще уж если и не спать всю ночь, так занимаясь любовью с девушкой, а не колобродить в таверне. По крайней мере наутро я буду как огурчик, в отличие от выпивох, у которых будет трещать голова, а сами они то и дело будут бегать блевать в кусты.