Московские каникулы - Андрей Ирмович Кузнецов

комнаты, повелительно). Встань, Воробьева!

Галя послушно встает.

Г а л я (слабо). Кто ты?

В и к т о р. Не узнаешь меня?

Г а л я. Ты Эварист Галуа?

В и к т о р. Он был Эварист, а я — Эверест! (Хохочет.) Джомолунгма математики! Или как там у вас сейчас этот пригорок называется? (Хохочет.)

Г а л я. Зачем ты так оделся, Витя?

В и к т о р. Не фамильярничай, Воробьева! Я — Виктор Межов, Победитель. И пришел я, чтобы задать тебе один страшный вопрос (Громовым голосом.) Как смела ты полюбить меня, Галина Воробьева?!

Г а л я (умоляюще). Тише! Пожалуйста, тише…

В и к т о р. Отвечай, несчастная!

Г а л я. Но откуда ты узнал?

В и к т о р. Я?! Которому ведомы все тайны матанализа? Я читаю в чужих сердцах, как в собственном конспекте!

Г а л я. Почему ты раньше не сказал мне, что знаешь?

В и к т о р. Мне нужны были доказательства — и я получил их!

Г а л я (испуганно). Какие доказательства?

В и к т о р. Ты догадалась, что это я написал письмо в редакцию. Почему же ты призналась публично, будто сама написала его?

Г а л я. Мне показалось, ты пожалел… Тебе стало стыдно, что ты написал…

В и к т о р. Стыдно?! Мне?! Да разве ведомы мне чувства, присущие всем прочим смертным? Мне, Виктору Межову? Стоящему выше добра и зла! Дышащему чистым воздухом математики!

Г а л я. Извини, но мне так показалось…

В и к т о р. Чего я должен стыдиться? Разве есть в этом письме хоть одно слово неправды?

Г а л я. Но ты сам говорил, что нельзя на своих…

В и к т о р. И ты захотела спасти меня от осуждения товарищей? Разве просил я тебя о подобной жертве?

Г а л я. Когда очень любишь, то готов сделать все… Даже если тебе самому потом будет от этого совсем плохо…

В и к т о р. Это кто же — ты очень любишь? (Хохочет.) Ты, получившая паспорт только в августе? Прочь! Не нужны мне твои жертвы и твоя жалкая любовь!

Слышится звонок в прихожей.

Прочь! Прочь! Прочь!

Виктор медленно отступает и исчезает в дальнем углу комнаты. Освещение снова меняется и становится обычным. Галя лежит на диване в прежней позе. Опять раздается звонок. Потом стук в дверь комнаты. Входит встревоженная  Р и т а.

Р и т а (осматриваясь). Галя, где ты? Почему у тебя открыты все двери? (Увидев лежащую Галю, подбегает к ней и начинает тормошить.) Галя, Галя, Галя…

Галя только стонет в ответ. Рита прикладывает ладонь к Галиному лбу и в испуге отдергивает.

Что же делать? (Беспомощно оглядывается по сторонам, замечает на полу записку, поднимает и читает ее.) Понятно… (Берет полотенце, смачивает его водой из чайника и кладет Гале на лоб.) Галочка, скажи мне только, где тут у вас телефон?

Раздается звонок в прихожей. Рита выбегает и возвращается с  О л ь г о й  В а с и л ь е в н о й.

Я хотела тебе звонить… Галя заболела! Прямо горит вся… А соседи уехали. Может, «скорую» вызвать?

О л ь г а  В а с и л ь е в н а. Не мельтеши… Сейчас посмотрим. (Садится рядом с Галей, пробует лоб, считает пульс.) Галина, узнаешь ты меня?

Г а л я (садится). Мамочка, это ты? Я тебя по рукам узнала… У тебя одной они такие легкие и добрые. Ой, как мне без тебя плохо бывает…

О л ь г а  В а с и л ь е в н а. Ложись, деточка, ложись…

Г а л я. Сейчас, только скажу тебе… Раньше он на меня внимания не обращал, а сейчас… Нет, ты не думай, совсем другое! Он просто презирает меня. Видишь, вот и сейчас надо мной смеется! (Показывает на угол.) Видишь?

Р и т а (испуганно). Она бредит?

О л ь г а  В а с и л ь е в н а. Галина, ты ложись, тебе легче будет…

Г а л я. Не-ет, я лягу, а он опять уйдет… Витя, не гони меня больше! Ведь я все равно буду любить тебя! Всегда, всю жизнь! Даже когда стану совсем старая… Я умру, если не буду любить тебя, Витя…

Ольга Васильевна наливает в стакан воду и дает Гале пить.

(Напившись.) Ой, как хорошо стало… Спасибо тебе… Если ты хочешь… Хорошо, я уйду, насовсем уйду… И никто никогда не узнает… Только скажи правду, мне одной скажи — зачем ты написал это письмо в газету? Ты хотел как лучше, да?

О л ь г а  В а с и л ь е в н а. Какое еще письмо?

Г а л я. Хитрый, притворяешься, что не знаешь… Про Стасика. Так ругал меня за критику, а сам…

О л ь г а  В а с и л ь е в н а (Рите). Ты понимаешь, о чем она?

Р и т а (растерянно). Настоящий бред… Никакого письма Виктор не писал… Это она сама его написала!

Г а л я. Я, конечно, я… Ребята, я больше не буду! Только скажите, зачем он это сделал?.. (В изнеможении падает на диван и затихает.)

Р и т а. Бабушка, что с ней?

О л ь г а  В а с и л ь е в н а. По-научному — лихорадочное состояние. Лихорадка, значит. Скорей всего, приступ малярии.

Р и т а. Это опасно?

О л ь г а  В а с и л ь е в н а. Ночь, по всему, предстоит тяжелая… Утром мы Саркисяна вызовем. Анализы возьмем, чин по чину. А пока… Будем лечить ее, как нас лечили. Беги домой, в аптечке хина имеется. Матери скажи, она найдет.

Р и т а. Хорошо.

О л ь г а  В а с и л ь е в н а. Поесть чего захвати. И бегом обратно. Одна нога здесь, другая там! Ну?!

Рита выбегает. Ольга Васильевна подходит к Гале.

Г а л я (мечется). Как жарко горит это сено… Жарко… Жарко…

З а т е м н е н и е.

Улица. День. Идут  Р и т а  и  С т а с и к.

С т а с и к. Подожди, шнурок развязался… (Присев, завязывает шнурок и остается так сидеть.)

Р и т а (нетерпеливо). Ну, пошли! Чего ты?

С т а с и к. Думаю все… (Встает.) Сегодня Нинон пришла… И Анна Степановна на месте. А о письме этом чертовом — ни слова, будто и не было его.

Р и т а. Да-а, загадочное письмо… Вот и Галя вчера говорила. Правда, в бреду…

С т а с и к. Ты можешь толком рассказать, что все-таки она говорила?

Р и т а. Нет, сначала у нее самой кой о чем спрошу. Утром она еще слабая была… И меня все торопила, чтоб я в школу не опоздала. А сейчас я у нее спрошу!

Идут. Навстречу входит  Н е м ч и н о в а.

Н е м ч и н о в а. Вы это куда?

Р и т а. Галю навестить.

Н е м ч и н о в а. Не торопи́тесь.

Р и т а (испугавшись). Почему?

Н е м ч и н о в а. Гали нет. Она уехала.

Р и т а. Как — уехала? Больная?

Н е м ч и н о в а. Вот почитай. (Дает Рите письмо.)

Р и т а (читает). «Дорогая Нина Сергеевна! Я знаю, вы ко мне после школы придете, поэтому пишу. Извините, что вчера вам ничего не сказала и что вообще уезжаю без разрешения. Но я больше не могу прийти в свой класс, вы сами это поймете, когда узнаете все. Сейчас я лечу к маме в Новосибирск, у нее там я быстрей выздоровею. А потом — к отцу… И заживем мы, как прежде жили. Не судьба мне, видно, в Москве школу кончить… Не сердитесь на меня, но я не могу иначе. Вы — добрая, спасибо вам за это. Ваша ученица Галя Воробьева». (Пауза.) Нина Сергеевна, знаете, а ведь Галя не писала то письмо в газету — про стог сена…

Н е м ч и н о в а. Я только утром узнала. И про