Идеальная жизнь - Джоди Пиколт

Я дразнила Алекса, ведь знала: если он настолько уверен в себе, что сел в седло, ему удастся подчинить лошадь своей воле. Но Конго был исполинским жеребцом, восемнадцати ладоней в холке, черным, как смоль, и не собирался покоряться Алексу.

— Думаю, это должны быть гонки с препятствиями, — усмехнулся Алекс, и Конго развернулся и пустился рысью в противоположном направлении, как будто понимал по-английски.

— Не дождешься! — сказала я и, пришпорив Анни, стрелой вылетела через ворота в долину, где ручей делал три резких поворота к небольшой могилке в тени тополей, серебристые листочки которых шелестели на ветру, как колокольчики тамбурина.

Алекс опережал меня на целых четыре корпуса, но потом пустился рысью и стал наматывать круги, чтобы остудить коня. Наконец он соскочил с Конго, привязал коня к нижней ветке дерева и помог слезть мне с Анни. Я медленно сползла вдоль его тела, а потом обняла за шею и поцеловала.

— Что мне в тебе нравится, — улыбаясь, пробормотал он, — ты никогда не проигрываешь.

Мы отпустили лошадей пастись и посидели у ручья, болтая ногами в ледяной воде. Потом я легла на спину, положив голову Алексу на колени.

Проснулась я от удара головой о камни у воды. Алекс молнией вскочил на Конго.

— Анни только что отвязалась! — бросил он. — Я скачу за ней.

Я знала, что Алекс сможет догнать Анни, но не могла понять, как ей удалось отвязаться. Конечно, она могла перекусить поводья, это было на нее очень похоже. Но вполне вероятно, что я просто ее плохо привязала, и, когда Алекс вернется, скандала не избежать.

Когда я увидела скачущего ко мне Алекса, то замерла на месте. Он осадил коней совсем близко, на меня не смотрел и тяжело дышал. Потом спешился и привязал Анни и Конго у ствола другого дерева.

Все это он проделал молча. Я понимала, что он намеренно тянет время перед разговором. Он обернулся, но по его лицу я ничего не могла понять. Когда он шагнул ко мне, я инстинктивно отшатнулась.

У Алекса глаза стали круглыми. Потом он протянул руку, как хозяин собаке, которая не узнала его по запаху. Подождал, пока я вложу в его руку свою ладонь, а потом заключил меня в объятия.

— Боже мой! — воскликнул он, гладя меня по голове. — Ты дрожишь. — Он провел рукой по моей шее. — Даже если бы я не поймал Анни, она сама нашла бы дорогу в конюшню. Не о чем волноваться. — Но я не могла унять дрожь, и через мгновение он чуть отодвинулся, продолжая держать меня за руку. — Господи, да ты меня боишься! — медленно произнес он.

Я вздернула подбородок и покачала головой, но бившая тело дрожь выдала меня. Алекс, повесив голову, опустился на землю. Я присела рядом, кляня себя за то, что испортила такой прекрасный день. Я поняла, что только сама смогу примирить нас, поэтому постаралась собраться с духом. Я направилась к ручью, вошла в него и опустила руки в воду.

— Ходят слухи, — сказала я, — в этом ручье водится форель.

Алекс поднял голову и благодарно улыбнулся, пробежав взглядом по моим волосам, ягодицам и голым ногам.

— Да, я тоже об этом слышал.

— А еще ходят слухи, — продолжала я, — что ты умеешь ловить рыбу голыми руками.

Пока я говорила, между моих ладоней проплыла небольшая, в крапинку форель. От удивления я приоткрыла рот и всплеснула руками.

Алекс поднялся и вошел в воду.

— Если хочешь этому научиться, — сказал он, становясь позади меня, — то первое, что нужно сделать, — это перестать дергаться. — Он склонился надо мной так, что его губы касались моего уха, и обхватил мои руки в воде. — Следующее, чему нужно научиться, — это замереть на месте. Даже не дыши — форель уплывет, если только ей покажется, что ты здесь. А теперь закрой глаза.

Я повернулась к нему лицом.

— Правда?

— Чтобы ты могла только почувствовать рыбу.

Я послушно закрыла глаза, вдыхая прохладный воздух и наслаждаясь близостью тела Алекса, которое касалось меня.

Когда форель скользнула над моей ладонью — юркая, серебристая, щекочущая, — пальцы Алекса напряглись. Он рывком вытащил наши руки из воды, и рыба забилась у меня на груди. Мы со смехом повалились на берег ручья.

Лежа рядом, мы не сводили друг с друга глаз, руки Алекса продолжали держать мои ладони. Когда он прижимался запястьями к моим рукам, я чувствовала его пульс — равномерное биение в унисон с моим. Мы не хотели распутывать узел из наших тел, даже когда Алекс потянулся, чтобы выпустить форель в ручей. И мы вместе наблюдали, как она уплывает вдоль каменистого берега, исчезая так же быстро, как и сомнения.

Из последней нашей ссоры мне запомнилась не причина, по которой она возникла, и даже не то, как Алекс меня бил. Я только помню, что случилось это в большой спальне и в пылу ссоры кто-то из нас толкнул комод с зеркалом. Поэтому мне запомнились не обидные слова Алекса, не острая боль в плече, а тот момент, когда с комода упала банка со снегом, который Алекс привез мне в Танзанию, и ее осколки разлетелись на гладком паркете.

Это произошло случайно, ее давным-давно могла разбить неловкая горничная или я сама, когда поспешно одевалась. Но этого не случилось. Целых два с половиной года баночка стояла на комоде в окружении моей и Алекса расчесок, как будто являлась для них связующим звеном.

Алекс, тяжело дыша, стоял надо мной, глядя, как по полу растекается вода. Я равнодушно гадала, останется ли пятно на полу, и поймала себя на том, что, надеюсь, останется, — останется хотя бы след.

Вместо того чтобы извиниться или заключить меня в объятия, Алекс присел и начал собирать крупные осколки. Одним он порезал большой палец, я не могла оторвать глаз от зрелища того, как его кровь расплывается в лужице воды.

Наверное, именно это и стало последней каплей.

— Если ты еще раз хоть пальцем меня тронешь, — негромко предупредила я, глядя на воду, — я уйду.

Алекс продолжал собирать осколки, как будто искренне надеялся, что их можно склеить.

— Это меня убьет, — тихо ответил он.

Я взяла сумочку, куртку, спустилась по лестнице и только отрицательно покачала головой, когда Джон спросил, куда меня отвезти.

Я бродила по соседним улицам и жадно вдыхала затхлый, загазованный воздух.

Когда я пришла в церковь Святого Себастьяна — да, нашу церковь, — то прежде всего искала убежища. Мне хотелось укрыться в ее стенах и больше никогда их не покидать. Возможно, если я достаточно долго посижу на темной прохладной скамье, наблюдая за тенями, которые отбрасывают витражи, мир опять станет таким, как прежде.

Если честно, мне отчаянно хотелось принадлежать к какой-то религиозной конфессии, но я не могла искренне признать, что во что-то верю. Я сомневалась, что есть Он, всепрощающий Бог.

Я закрыла глаза и, вместо того чтобы молиться Иисусу, стала молиться Коннору.