Последний, кого ты любила - ЛДжей Эванс

— о редких, маленьких радостях вроде моей подруги. Поэтому я начала рассказывать ему о Салли, о том, что она для меня сделала, и о том, как мне будет её не хватать, когда она уйдёт.

— У тебя действительно нет ничего, ради чего стоило бы оставаться там, — твёрдо сказал он.

— Кроме работы и ординатуры, — ответила я. Я видела, как его напрягли эти слова.

— Как ты следишь за расследованием в больнице? — спросил он.

— У меня есть адвокат от больницы. Но он мне поможет только в том случае, если докажут, что мой отчёт в опеку был правдивым, — сказала я, ощущая неприятный ком в животе. — Почему спрашиваешь?

Мэддокс рассказал, что Эми и Брюс выяснили о Рое Грегори и его семье. Я сидела в шоке, прежде чем, наконец, выдохнула:

— Лейтон… Он в безопасности?

— Он с бабушкой. Это всё, что я знаю.

Часть напряжения, сжимающего меня всякий раз, когда я думала о Дэвисе и своём последнем дне в больнице, немного ослабла. Лейтон был в безопасности. По крайней мере, пока. И он сам решился уйти из дома, где его били. Это хороший знак.

— Что это значит для Грегори? — спросила я.

— Думаю, он договорится с окружным прокурором. Вряд ли он сядет, когда всё строится на косвенных уликах. Есть только медицинские отчёты и слова подростка, который не любит своих родителей. Но если мы докажем, что угрозы приходили от него, то, возможно, добьёмся того, чтобы он больше никогда не смог практиковать и получил серьёзный испытательный срок.

Мы оба знали, как трудно доказать насилие. Дело было не в том, что полиция, опека или суды плохо выполняли свою работу. Просто секреты уходили слишком глубоко, слишком темно, и их не удавалось вытащить на свет достаточно убедительно. Особенно когда речь шла об инцидентах, которым уже несколько лет.

— Главврач больницы сказал мне, что у Грегори был роман с айтишницей. Так он получил доступ к моему личному делу и подделал его, будто оставил на меня плохой отзыв. Хотя на самом деле в моём досье не было ничего, — сказала я.

Пальцы Мэддокса сжали руль, челюсть напряглась.

— Я передам это Эми и Брюсу.

Я кивнула.

— Что ты будешь делать, — спросил он. — Если тебя оправдают?

Я опустила взгляд, нервно теребя нитку, свисающую с искусственно порванных джинсов — джинсов, которые я купила на распродаже, не желая тратить много денег, потому что большую часть времени всё равно проводила в медицинской форме. Я скучала по этим просторным халатам. Скучала по действию в приёмном покое. По решению проблем. По командной работе, когда мы все собирались вместе, чтобы помочь людям в их худшие моменты.

— Я всё ещё пытаюсь разобраться, — честно ответила я. Я уже сделала первые шаги, чтобы получить лицензию в Теннесси, даже заполнила несколько заявлений на новую ординатуру в этом штате, но ни одно из них так и не отправила. Если я потеряю лицензию в Калифорнии, всё остальное не будет иметь смысла.

— Думаю, тебе стоит позвонить своему адвокату, — тихо сказал Мэддокс. — Убедиться, что они знают: ты ждёшь ответа из больницы.

Я кивнула, но продолжала тянуть. Я сама это понимала. Может, потому что боялась ответов, которые могла получить. Может, потому что не была готова покинуть тот уютный пузырь, в который закутал меня Уиллоу Крик. Я знала, что в какой-то момент мне придётся вернуться в Калифорнию, но чувствовала, что эта глава уже закрыта. А здесь, с Мэддоксом, Милой и Хатли, я писала новые страницы своей жизни.

По радио заиграла Smile, и Мэддокс бросил на меня взгляд, расплывшись в широкой, сияющей улыбке.

Ностальгия ударила, как кирпичом по голове. Я сразу вспомнила: мы с Мэддоксом, ветер треплет волосы, Бронко мчится к озеру. В воздухе смешались запахи лета — влажная земля, сухие камыши, костры и солнцезащитный крем. Казалось, что впереди бесконечные возможности, без пьяных выкриков мамы над ухом, и всё это под саундтрек кантри, гремящий из колонок машины. Smile была не той глупой поп-песенкой, которая когда-то стояла у него на рингтоне, но она была почти так же нелепа.

Мэддокс не заботился о таких вещах тогда, и не заботился сейчас. Он начал подпевать, его улыбка становилась всё шире, и я присоединилась. Наши голоса трещали и фальшивили, но в каждой ноте чувствовалась радость. Счастье, разлившееся во мне, было не только от тёплых воспоминаний. Оно рождалось из чувства, которое я вновь обрела здесь — чувства принадлежности.

Я опустила стекло, впуская ветер, позволяя ему спутывать мои волосы и наполнять кабину запахами детства. На улице было не так холодно, как в начале недели, но и не тепло. Мне было всё равно. В этот миг ничто не имело значения — ни прошлое, ни будущее.

Только наше сияющее, золотое сейчас.

♫ ♫ ♫

Закусочная, где мы должны были встретиться с Трэпом, находилась в таком районе Ноксвилла, где копов недолюбливали. Так что шерифская эмблема на боку грузовика Мэддокса явно не добавила нам популярности, когда мы вышли из машины.

На парковке перед заведением стояли машины, среди которых были и прокачанные маслкары, и старые Тойоты, выглядевшие так, будто их пора было отправить на свалку ещё век назад. Но больше всего внимания привлекал целый ряд мотоциклов — это был знак, что мы пришли туда, куда нужно.

В отличие от Тилли, здесь над дверью не было колокольчика. Никто не встретил нас с улыбками или приветствиями. Пол был покрыт многолетним слоем жира, кожаные сиденья в будках потрескались, а в воздухе висел затхлый запах старого масла.

Меня замутило, и Мэддокс сжал мою руку, молча успокаивая меня одним этим жестом. Я была рада, что не пришла сюда одна, как планировала, когда звонила Трэпу.

Я осмотрела помещение, ища отца в полумраке. Жалюзи, покрытые толстым слоем пыли, были почти полностью опущены, а старые люминесцентные лампы на потолке наполовину перегорели, отбрасывая тусклый, болезненный свет.

Наконец, я заметила его в самом дальнем углу. В тени.

Трэп был таким же огромным, как я его помнила, но лицо его выглядело так, будто за эти десять лет он постарел на все тридцать. Волосы и борода оставались чистыми и длинными, но в них уже было столько же седины, сколько тёмно-каштанового. Его вечная бандана, которая раньше была зелёной, теперь стала ярко-синей. Кожаный жилет поверх красной футболки с короткими рукавами открывал покрытые татуировками руки. Я знала, даже не видя, что на ногах у него будут ковбойские сапоги с острыми шпорами. Они были для него