Последний, кого ты любила - ЛДжей Эванс

таким же оружием, как нож в кармане и пистолет, который я не раз видела за его поясом.

У Мэддокса тоже был пистолет. Хотя он был в гражданской одежде, я видела, как он перед выходом убрал Глок в кобуру за спиной, скрыв под коричневой кожаной курткой.

Гладкая рукоять оружия под одеждой, напряжённая атмосфера — всё это заставляло меня нервничать.

Когда мы подошли к столу, Трэп сузил глаза, замечая, как мои пальцы сплелись с Мэддоксом. Он был один. Женщины, которая отвечала на мои звонки, нигде не было. И он даже не встал, когда мы подошли. Объятий для дочери, вернувшейся после долгих лет, не предвиделось.

Я села напротив него, Мэддокс сел рядом.

— Хорошо выглядишь, дорогая, — сказал Трэп, кивнув мне, а затем перевёл взгляд на Мэддокса. — Шериф.

Мэддокс слегка кивнул в ответ, но ничего не сказал.

Двое мужчин, тоже в кожаных жилетах, с татуировками, покрывающими руки, и густыми бородами, сели в будку рядом с Трэпом. Он даже не посмотрел в их сторону, но я почувствовала, как напрягся Мэддокс. Его рука легла мне на колено и сжалась чуть крепче.

— Подстраховка, Трэп? Не знал, что тебе нужна защита, — спокойно сказал Мэддокс, хотя я знала, что внутри он чувствовал совсем не это.

— Думаю, не нужна. Просто разговор между мной и моей дочерью, да? Но осторожность никогда не помешает.

— У нас всего пара вопросов, — я попыталась говорить ровно, но голос всё равно слегка дрогнул.

— Телефоны на стол. И мне нужно убедиться, что вы оба не записываете разговор, — сказал он.

Мы с Мэддоксом молча достали телефоны и положили их экраном вверх. Один из мужчин поднялся, провёл в нашу сторону устройством, а затем кивнул Трэпу и снова сел.

— Ты знаешь, кто отец Милы? — спросила я.

— Мила — это девчонка, которую родила Сибил? — уточнил он, хотя его взгляд был прикован к Мэддоксу.

— Да.

— Почему ты это сделал? — вдруг спросил он у Мэддокса.

— Сделал что?

— Взял её к себе.

— Какая разница? — спокойно спросил Мэддокс, в то время как мне хотелось вскочить и выбежать из этой чёртовой закусочной.

— Скажем так, мне нужно удовлетворить своё любопытство, прежде чем мы перейдём к сути разговора.

Рука Мэддокса снова сжалась на моём колене, но я накрыла её своей, мягко проведя большим пальцем по его пальцам.

— Можно сказать, она выбрала меня, — наконец сказал Мэддокс, в его голосе проскользнул оттенок эмоции, выдавая любовь, которую он испытывал к Миле.

— И она напомнила тебе МаК? Ты не смог спасти её, так что был одержим идеей спасти её сестру.

— Может быть, — признал Мэддокс, и что-то странное сжало меня изнутри. Эта мысль… Эта нежность, жертва, на которую он пошёл ради меня, даже после того, как я буквально велела ему проваливать. В горле встал ком.

— Ты отнял у меня четыре года жизни, — сказал Трэп, глядя прямо на него.

Я резко вдохнула.

— Это не я махал украденными винтовками перед всеми в Уиллоу Крик. Не моя вина, что я оказался тем бедолагой, который был тогда на дежурстве, — ответил Мэддокс.

— Погоди. Ты арестовал Трэпа? — у меня невольно приоткрылся рот.

Трэп усмехнулся.

— Он тебе не рассказывал? Интересно. Да, твой дружок притащил меня в участок, обеспечил мне срок, а потом ещё и купил дом, который я оставил для тебя. Разнёс в щепки всё, что у меня было в Уиллоу Крик.

Если он надеялся, что я разозлюсь на Мэддокса, то явно оторвался от реальности. На самом деле вся эта ситуация заставила мои губы дёрнуться — мне хотелось рассмеяться. Только в таком городке, как Уиллоу Крик, всё это могло оказаться правдой.

Трэп заметил, как я сдерживаю улыбку, и уголки его губ тоже приподнялись.

— В этом что-то есть, — хрипло пробормотал он, дёргая себя за бороду, которая почти достигала пряжки ремня.

Мэддокс чуть расслабился.

— Если бы мне пришлось угадывать, — сказал Трэп, — я бы сказал, что отец Милы — Чейнсо. Сибил уже давно пыталась его заарканить. Оба хотели заставить меня ревновать, каждый по своим причинам. Думаю, Сибил убедила его, что знает про меня и мои дела больше, чем на самом деле. Но фокус обернулся против него самого, потому что Сибил понятия не имеет, что происходит в моей жизни. Я рад, что смыл её из своей жизни ещё годы назад. Она была не чем иным, как плохой приметой с того самого дня, как я её подобрал, думая, что она совершеннолетняя, а оказалось, ей было всего пятнадцать.

Я напряглась. Плохая примета. Так меня называла мама. Он обидел её этими словами, и она передала их тому, кто не мог дать сдачи? Горло снова перехватило, и мне стало казаться, что я вообще больше не смогу говорить.

— Чейнсо сам сказал, что не хочет иметь с ней ничего общего, — заметил Мэддокс.

Трэп усмехнулся.

— Любой, кто попробовал Сибил, в конце концов хочет её выплюнуть.

Я ненавидела мать за всё, что она со мной сделала. Но не могла не почувствовать лёгкое уколы сожаления. Она прожила жизнь, в которой никто не видел её ценности. Сначала в приёмных семьях, потом среди мужчин, которых она любила. Или, по крайней мере, говорила, что любит. Но, может, она вообще не знала, что такое любовь?

Я долго думала, нет ли во мне какой-то поломки, которую она передала мне по крови. Я никогда не любила Керри. Мне просто хотелось его жизни. Но мужчина, сидящий рядом со мной… Чувства, которые я испытывала к нему… Это была любовь.

Не только потому, что я без раздумий отдала бы за него свою жизнь.

Но и потому, что видеть его счастливым казалось мне важнее, чем всё остальное. Даже важнее, чем моя работа в приёмном покое.

— Что у Сибил есть против Чейнсо? — спросил Мэддокс, возвращая меня в реальность.

Интерес вспыхнул в глазах Трэпа.

— Почему ты решил, что у неё что-то есть?

— Он прятал её.

Трэп снова дёрнул себя за бороду.

— Если она почувствовала, что теряет его, как меня… могла провернуть тот же трюк. Проткнуть презерватив. А когда ребёнок не помог, попыталась шантажировать его, чтобы удержать. Сибил не дура. Она просто непредсказуемая.

Меня чуть не вывернуло, когда до меня дошёл смысл этих слов.

Я была результатом дырки в презервативе.

В груди сжалось, в глазах защипало от слёз, но я не позволила им пролиться перед Трэпом и его людьми. Я закусила щёку, сжала свободную руку в кулак.

Трэп посмотрел на меня, его взгляд стал чуть мягче.

— Прости,