Бен-Гур - Льюис Уоллес

Ответом ему были возгласы гостей, столь громкие, что пол заходил у всех под ногами, а суровые атланты у стен, казалось, пустились в пляс. Оргия началась.

Шейх Илдерим был слишком важной персоной, чтобы выходить куда-либо без соответствующей его положению свиты. Он имел репутацию человека, старающегося всегда находиться в окружении людей своего племени, вождем и патриархом которого был, – племени, слывшего самым большим в пустыне к востоку от Сирии. Среди горожан у него была несколько другая репутация – богатейшего человека среди некоронованных особ Востока. Располагая и в самом деле изрядным богатством, которое заключалось не только в деньгах, но и в слугах, верблюдах, лошадях, стадах скота, – он получал удовольствие от своего положения, которое не только подчеркивало его достоинство в глазах незнакомцев, но и способствовало его личной гордости. Поэтому читатель не должен обманываться частым упоминанием его шатра в Пальмовом саду. Это было во всех отношениях респектабельное становище; строго говоря, там было три больших шатра – в одном он жил сам, в другом принимал гостей, в третьем обитала его любимая жена со своими прислужницами; шесть или даже восемь меньших шатров были предоставлены в распоряжение его слуг и приближенных из его племени, которые всегда находились при нем в качестве телохранителей, – силачей испытанной храбрости, опытных в обращении с луком, копьем и лошадьми.

Сказать по правде, его собственности любого вида в Пальмовом саду не угрожала никакая опасность, но так как всегда неразумно ослаблять узы дисциплины, то все становище было переполнено коровами, верблюдами и козами, да и всяким другим добром, которое могло бы ввести в искушение льва или простого вора.

Умея прекрасно повелевать людьми, Илдерим в полной мере хранил верность всем обычаям своего народа, даже самым незначительным. В результате этого его жизнь в саду была продолжением его жизни в пустыне, воспроизведением старых патриархальных обычаев – истинно пастушеской жизни исконного Израиля.

Гарцуя во главе каравана, вернувшегося утром в сад, он остановил коня и сказал:

– Здесь, ставьте здесь, – втыкая в землю копье. – Дверь на юг, чтобы видно было озеро. Дети пустыни будут сидеть здесь, любуясь закатом солнца.

С последними словами он подошел к растущим неподалеку трем громадным пальмам и похлопал одну из них по стволу так, как мог бы потрепать по шее своего коня или самого любимого из своих сыновей.

Кто, кроме самого шейха, по праву мог бы сказать каравану «Стой!» или о шатре «Раскиньте его здесь»? Воткнутое в землю копье слегка покачивалось; углубление в дерне, сделанное им, станет ямкой, куда опустится основание первого шеста, поддерживающего свод шатра и обозначающего центр первой двери. Неподалеку было вкопано еще восемь других – всего три ряда опор, по три в каждом ряду. Затем, по его же зову, явились женщины и дети, которые стали извлекать из верблюжьей поклажи широкие полосы кошмы. Кто был вправе заниматься этим, кроме женщин? Разве не они в свое время состригли ножницами шерсть коричневых коз? Не они ли сплели эту шерсть в длинные нити? И не они – соткали из нитей широкие полотнища? А потом сшили эти полотнища между собой, соорудив таким образом великолепный настил на шатер на самом деле темно-коричневого цвета, но издалека кажущийся черным, как шатры по берегам Кедрона? И наконец, с веселыми шутками и смехом, все вместе, толкаясь, они протянули полотнища от шеста к шесту, вбивая в землю колышки и закрепляя за них растяжки. Когда же наконец были установлены наружные стены, сплетенные из камыша, – заключительный аккорд строительства по методу жителей пустыни – с каким напряженным волнением стали они ждать одобрения их работе от своего владыки! Войдя и выйдя из шатра, шейх обошел его снаружи, оглядел на фоне солнца, деревьев и озера и произнес, потирая руки:

– Отлично сделано! Раскиньте же и весь стан так, как вы умеете, а вечером мы усластим наш хлеб араком, а молоко – медом, и у каждого костра будут играть дети. С нами Бог! Нам не придется мечтать о сладкой воде, поскольку нашим источником будет озеро. И не придется нашим стадам питаться колючками, потому что поблизости вдоволь сладкой травы. Да будет с вами Бог, дети мои! Ступайте с миром!

И люди с веселыми криками бросились устраивать свои собственные жилища. Немногие же оставшиеся продолжили обустраивать шатер шейха: его слуги повесили матерчатую перегородку на центральный ряд шестов, разделив шатер на две половины. Правая часть шатра была предназначена для самого Илдерима, левая – для его бесценных коней, которых он собственноручно ввел туда под уздцы, поцеловав каждого и потрепав по шее. Затем у центрального шеста слуги соорудили стойку для оружия – дротиков и копий, луков, стрел и щитов. Надо всем этим они повесили саблю самого хозяина, изогнутую как серп молодого месяца, блеск клинка которой соперничал с блеском драгоценных камней, украшавших ее рукоять. С одной стороны стойки была развешана лошадиная упряжь, пестрая, как ливреи царской челяди; с другой – одежды шейха: длинные рубахи из полотна и тонкой шерсти, туники и штаны, а также множество головных платков разного цвета.

Тем временем женщины достали и собрали оттоманку, не менее необходимую для шейха, чем его борода, белоснежной волной спускающаяся ему на грудь. Они собрали вместе три части ее основания в виде квадрата, открытой стороной обращенного к двери; застелили ее коврами и поверх них набросали подушки, снова дождавшись одобрения своего хозяина. Теперь им оставалось только принести воды из озера и наполнить ею кувшины, а также развесить вдоль оттоманки бурдюки с араком. Когда все было закончено, Илдерим был доволен, как только может быть доволен араб – в своем шатре на берегу озера, под кронами деревьев Пальмового сада.

Таков был шатер, у входа в который мы расстались с Бен-Гуром.

Слуги уже ждали приказаний своего повелителя. Один из них снял с ног сандалии шейха, другой расшнуровал армейские калиги Бен-Гура, еще двое сняли с прибывших их пропыленную одежду, облачив в свежие рубахи из белого полотна.

– Войди во имя Господа и обрети покой, – сердечно пригласил хозяин своего гостя, обратившись к нему на разговорном диалекте улиц и площадей Иерусалима, и, полуобняв, подвел его к оттоманке. – Я сяду здесь, – сказал он, указав пальцем, – а здесь расположится мой гость.

Слова эти относились к женщине – в былые времена ее назвали бы служанкой, – которая кивнула головой и проворно набросала подушек и валиков, на которые было принято опираться спиной. После того как мужчины сели, она, принеся свежей воды из озера, омыла им ноги и вытерла их полотенцем.

– Мы в пустыне говорим, – начал Илдерим, поглаживая свою белоснежную бороду и раскладывая ее на груди тонкими пальцами, – что хороший аппетит является залогом долгой жизни. Обладаешь ли ты таким?

– Что ж, согласно этому, я проживу сотню лет, дорогой шейх, – ответил Бен-Гур. – Я голоден, точно волк у твоего порога.

– Но в отличие от волка ты не будешь прогнан от него. Ты отведаешь лучшие блюда, приготовленные руками наших женщин.