Шехерезада - Энтони О'Нил

Приземлившись на палубу огромного торгового судна, всадник с конем продвигались сквозь лес покосившихся мачт, по качавшимся доскам, и Халис не мог понять, где стоит — на киле, на носу, на разбросанном грузе? Дух захватывало от рассыпанных вокруг сокровищ. Халис с легкостью мог бы сполна набить драгоценностями все карманы, но, позабыв о собственной выгоде, торопился вперед. Приблизившись к магнитной скале, он увидел подвижные пласты притянутых сбоку к острову металлических предметов. Постоянно действующая сила размалывала плавучие обломки в куски, гвозди то и дело выскакивали из старых досок, цепляясь к ножам, кубкам, монетам, стрелами летя в воздухе, гулко, со звоном стремясь через любые преграды к мощному магниту.

Проворно ныряя, виляя из стороны в сторону, Халис направил Махару к обширной пещере, где были собраны самые ценные грузы. Он увидел там позолоченных механических львов греческого царя, бронзовые кадила и курильницы Навуходоносора, песочные часы цезарей, вечно горящие светильники карфагенян, чернильницу царевны Аталии, медный водяной орган халифа аль-Хади. И там услышал Халис незнакомый рев и рычание, разглядел среди перекрещенных балок скачущих обезьян с розовым задом, птиц с синими перьями и крючковатыми клювами. Там же, после долгих поисков, нашел волшебное стекло чародея Фазура, опознав его по фантастическому медному стержню и древним талисманам. Однако с великим огорчением увидел, что оно разбито прилетевшим серпом и осколки слишком малы и лишены магических свойств.

Халис был расстроен таким трагическим поворотом событий и уже было расстался со всякой надеждой когда-нибудь найти убежище похитителей Шехерезады, как вдруг услыхал чей-то голос из кучи обломков за своей спиной.

— А теперь дай мне поспать, Хамид. Дай узнать, найдет ли когда-нибудь добродушный Халис то место, где меня действительно держат. И завтра я расскажу тебе столь удивительную и занимательную историю, какой ты никогда еще в жизни не слышал.

ставленные Шехерезадой следы — жасмин, естественный мускусный запах, сухие смешки, медовый голос, жало неодобрения, постоянное присутствие, — разгоняли завесу тумана вокруг ее царя. Разумеется, воспоминания еще были слишком свежи, сразу их не прогнать, где-то будут храниться, пока он своими глазами не увидит ее расчлененное тело. Известие о том, что члены команды свернули с Дарб-Зубейды в пекло летней пустыни, подняло настроение Шахрияра. Его самый быстрый гонец, вонявший потом, собственным и конским, снова вошел в опочивальню как раз в тот момент, когда царь изо всех сил тискал свою мошонку в попытке вызвать слезы. Ему предстояла новая встреча с Гаруном аль-Рашидом, поэтому он хотел недвусмысленно и решительно выразить горе, как можно искуснее использовав его.

— Государь… — начал гонец, задыхаясь так сильно, что не сумел одновременно говорить и улыбаться. — Я доставил… послание одноглазому… по твоему указанию.

— И они направились к пустыне Нефуд, согласно приказу?

— Г-государь?.. — озабоченно переспросил гонец, которому не было специально поручено проследить за исполнением распоряжений.

— Не имеет значения, недоумок. Нынче утром прибыл их голубь. Ты спешил принести весть, поросшую мохом. Иди, мойся и возвращайся в конский навоз. — Тут царь вдруг понял, что на такой ранней стадии неразумно настраивать против себя человека, столь глубоко вовлеченного в хитросплетения плана, и спокойно добавил: — Потом отдыхай, и пусть тебе приснится твой будущий дворец.

Гонец выдавил ухмылку, искренне веря, что счастье его обеспечено, и покорно удалился, заметив расцветшее на обрюзгшем лице царя непонятное радостное выражение.

Так и не вытащив из-под одежд постыдную руку, зажав в кулак могучие яйца — каждое величиной с сирийское яблоко, — Шахрияр почувствовал неожиданный трепет в огорчительно хилом члене, который лениво высунулся из гнезда и очень неуверенно попытался взлететь. Он охнул. Неужели настает горячо желанный момент? Страстно вымоленное воскрешение? Не один год опробовал все известные человечеству средства для усиления потенции, принимая внутрь все — от волчьей мочи до ласточкиных языков и жеребячьих мошонок, смазывая худосочного пехотинца всевозможными зельями от смеси имбиря с лавандой до мази из пиявок с маслом, но с каждой неудачей становилось яснее, что мужское достоинство вновь расцветет лишь тогда когда, унизившую его мучительницу разрубят на части где-нибудь подальше, на таком расстоянии, где все ее чары будут бессильны. И вот нежданное возбуждение как бы свидетельствует, что члену известно нечто пока еще не подтвержденное — чародейка мертва или так близка к смерти, что это уже никакой разницы не составляет, — и Шахрияр, веря в свои оракульские способности, подобно любому пророку, взволнованно трясся, оценивая возникающие возможности. Наклонившись, он собрался своими руками превратить птенца в орла, убедиться в верности знака и с помощью нескольких быстрых движений получить немедленное удовлетворение, как бывало во время визитов Шехерезады в Тибет. Впрочем, в конце концов огромным усилием воли сдержался, решив дождаться более продолжительного и убедительного проявления мужской силы. Стиснул нагруженную мошонку с яростью зубов мастифа — из глаз послушно брызнули слезы, — и, пока они не высохли, поспешил в аль-Хульд.

— Проснулся нынче утром и не нашел сандалий, — плаксиво пожаловался он Гаруну аль-Рашиду. — В моем царстве это считается дурной приметой. Потерянные сандалии предвещают чью-то смерть.

— Но царь их все-таки отыскал? — уточнил халиф.

— Со временем, — признал Шахрияр, на самом деле нашедший сандалии за несколько секунд. — Никогда еще не сознавал с такой ясностью, разрывающей сердце, что возлюбленная Шехерезада… возможно… — Он растянул губы, втянул щеки, потер глаза, умудрившись выдавить последнюю сверкнувшую слезу.

Гарун был глубоко растроган, вспоминая собственную реакцию на утрату своей первой любви — Елены, в честь которой дал название пригороду Багдада.

— Слишком рано расставаться с надеждой, — утешил он собеседника. — Похитители пошли на контакт, а один из курьеров погиб. Все указывает на верность пророчества.

— Тем не менее, — пробормотал Шахрияр, утирая лицо рукавом, — я должен учитывать возможность, от которой уже, к сожалению, не могу отмахнуться.

— То есть царь признается, что больше не верит в пророчество?

Шахрияр опять растерялся.

— Точно не могу сказать… — вымолвил он, вновь боясь, как бы халиф не послал войска. — Знаю только, что ненадолго сандалии потерял…

— Шурта ведет расследование, — проинформировал его Гарун, переводя внимательный взгляд на стоявшего неподалеку ибн-Шаака с воспаленными глазами, — и мы уверены, что далеко продвинулись.

— Да?.. — Шахрияр покосился на начальника шурты, стараясь изобразить одобрение.