Человеческая природа в литературной утопии. «Мы» Замятина - Бретт Кук

формируются в соответствии с теми, которые с этими моментами связаны. Подобно тому как современное общество зачастую формируется вокруг древнейшего вида биологической деятельности – потребления (если речь не о размножении), наши оценки часто имеют физиологическую подоплеку. Достаточно вспомнить, как много оценочных слов и фраз, означающих висцеральные реакции, мы применяем к неорганическим явлениям. Если нам что-то сильно не нравится, мы скажем, что от этого нас «выворачивает наизнанку», что оно «неаппетитное», «с душком», «гнилое», «тошнотворное», «тухлое» и «смердит». Поскольку мы «сыты этим по горло», оно вызывает «рвотный рефлекс»: нас от этого «мутит», «тошнит», «с души воротит», тянет «плеваться» и «блевать». Все эти выражения могут быть приложимы и к утопическому искусству.

Теоретически висцеральные реакции – это игра, в которой неизвестно, чья возьмет. Каждая из сторон может использовать их в своих целях, хотя, как мы уже отмечали, у антиутопий имеется естественное преимущество: вывести читателя из равновесия в их интересах. Как правило, эти реакции направлены на культурные различия, которые отделяют жителей утопий от нас самих, – это равносильно экологическому шоку, учитывая, что мы могли бы адаптироваться к утопии лучше, чем нам это удается, – хотя на это не хватит времени, требующегося на прочтение романа, притом что наша эмоциональная природа уходит корнями в плейстоцен. Фордианцы в романе «О дивный новый мир», изучая традиционный человеческий образ жизни, то и дело выказывают как веселье, так и отвращение. Особенно высокую степень физиологического ужаса вызывает все, что связано с «живородящим», то есть для нас нормальным, размножением. Слово «мать» превратилось в непристойность. Это не располагает читателя к ним. Нечто похожее происходит в «Клопе» Маяковского, где Присыпкин попадает в далекую эпоху 1979 года – время, когда коммунизм восторжествовал и окружающая среда очищена. Граждане будущего находят сильно пьющего современника Маяковского отвратительным и теряют сознание всякий раз, когда он просто в их присутствии дышит.

Но чтение вызывает в нас наши собственные висцеральные реакции, и шок будущего, который мы испытываем, – это наш шок. Таким образом, мы можем лучше делиться своими реакциями. Именно это почти непреднамеренно случилось с «Клопом»: Маяковский, величайший русский футурист и глашатай коммунизма, все же отшатывается от социалистического будущего, в котором Присыпкину нет другого применения, кроме как стать кормовой базой для почти вымершего вида «клопус нормалис». От одной мысли о том, что человека можно использовать как корм для паразита, каким бы редким тот ни был, волосы встают дыбом. Полагаю, что современных зрителей не оставит равнодушными и дискуссия в этой пьесе о том, следует ли позволять людям умирать или воскрешать их против их воли, исходя из того, что «каждая жизнь рабочего должна быть использована до последней секунды» [Маяковский 1958: 246]. В романе Бёрджесса «Семя желания» труп мальчика передают Министерству сельского хозяйства для переработки в удобрение. Наши развившиеся в ходе эволюции висцеральные реакции служат последним оборонительным рубежом человечности, как будто сам наш организм сопротивляется идее социальной инженерии. Такой момент зафиксирован в «О дивный новый мир», когда Дикарь впервые видит дельт и эпсилонов, которых намеренно задерживают в развитии. Его вырвало. Во многом благодаря тому, что герой был рожден и воспитан в естественных условиях, он единственный в романе, кто осуждает чудовищность фордизма. Конечно, он нормативный герой, тот, на чье место ставит себя читатель. Позже он «очищается» и объясняет: «Я вкусил цивилизации. <…> И отравился ею» [Хаксли 2021: 327]. («I ate civilization. <…> It poisoned me».). После его висцеральной реакции другие слова уже не нужны.

Итак, одна из важных тактик Замятина в «Мы» состоит в том, чтобы настроить читателя против Единого Государства, вызвав у него множество телесных реакций, хотя немногие из них так сильны, как в книгах Оруэлла и Хаксли. Вместо того чтобы возмущаться прошлым, Д-503 просто смеется – смех тоже отчасти висцеральная реакция. Они, однако, вполне годятся для того, чтобы отграничить его от нас, вызвать род шока будущего. Именно такой шок мы испытываем, когда Д-503, выйдя за Стену, описывает траву как «что-то отвратительно-мягкое, податливое, живое, зеленое, упругое» [241]. Ранее, когда 1-330 вливает ему в рот зеленый алкоголь (ликер «Creme de Menthe»?), Д-503 воспринимает его как «нестерпимо-сладкий… жгучий яд» и пьянеет немедленно, гораздо раньше, чем спирт успел бы попасть в его кровеносную систему [175].

С другой стороны, Мефи хотят вернуть человеческому роду всю полноту врожденных висцеральных реакций – это необходимо, чтобы оставаться людьми. 1-330 объясняет, как следовало бы поступить со сверхцивилизованными нумерами Единого Государства: «Содрать все и выгнать голыми в леса. Пусть научатся дрожать от страха, от радости, от бешеного гнева, от холода, пусть молятся огню» [248]. И это уже написано на лицах некоторых мятежников: их возбуждение так велико, что они идут, «глотая, – по словам Д-503, – раскрытыми ртами бурю» [285].

Роман завершается двумя важными, хотя и описанными не прямо висцеральными реакциями. Когда Д-503 идет в Бюро Хранителей, чтобы признаться в своих проступках и подвергнуться Операции, его душевное смятение отзывается во всем организме: «…голова расскакивалась, я хватал [людей] за рукава, я молил их – как больной молит дать ему скорее чего-нибудь такого, что секундной острейшей мукой сразу перерубило бы все» [290]. Из этого ничего не выходит, так как Хранителем, который его допрашивает, оказывается двойной агент S-4711. Осознав наконец, с кем он разговаривает, Д-503 думает о библейском Аврааме: тот, весь в холодном поту – как, несомненно, и наш рассказчик, – собирается принести в жертву сына, и тут ему сообщают, что Бог просто пошутил. Как будто страдая от расстройства желудка, Д-503 отталкивается от стола и убегает: «…себя всего – схватил в охапку» [291]. Примечательно, что он не помнит, как оказался сидящим на унитазе в общественном туалете. Подобно Дикарю Хаксли, он испражняется цивилизацией, которая рушится вокруг него, и слышно, как он стонет.

Второй случай – совершенно бесчувственная заключительная запись, сделанная лоботомированным Д-503. Кроме неизменной улыбки, он не способен ни на какие висцеральные реакции: ни когда рассказывает, как его схватила толпа и отвела на Операцию, ни когда пытают его бывшую возлюбленную, ни когда он узнает о ее предстоящей казни. Д-503 отмечает «что у ней острые и очень белые зубы и что это красиво» [293]. Теперь нам, читателям «Мы», предстоит отстоять нашу человечность, отреагировав «нутром» – всем организмом.

Глава 9

Аутизм в «Мы»

Биологическое присловье «Онтогенез повторяет филогенез» справедливо и по отношению к развитию сознания в «Мы». По ходу повествования Д-503, в процессе возвращения себе психики современного человека, проходит важные эволюционные этапы выявления человеком