Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон

Я рассказываю Доктору Либидо о присланных Кэнди пластырях с тестостероном, которые я перестала носить, испугавшись, что не выдержу и накинусь на бедного Петра. Доктор отвечает, что у нас они запрещены законом, но если мне требуется эффективное средство, он даст мне тестостерон в тюбике. Достаточно нанести небольшое количество на внутреннюю часть бедра. Также он выпишет мне прогестерон, его нужно принимать на ночь, это – о радость! – поможет справиться с бессонницей.

Я еле удерживаюсь, чтобы не расцеловать доктора на прощанье. Наверняка я не единственная пациентка, у кого возникло такое желание. Получив в аптеке за углом лекарства по рецепту, эту святую троицу женской сексуальности – прогестерон, эстроген, тестостерон, – я понимаю, что не могу ждать. Выйдя на улицу, разрываю упаковку эстрогена с таким же нетерпением, с каким в детстве разворачивала конфету с шербетом, чтобы почувствовать этот вкус сладкого порошка, а в девичестве прямо на улице у магазина вытащила из сумки сингл, вошедший в десятку лидеров хит-парада, поскольку мне не верилось, что я наконец-то держу в руках вожделенное сокровище. Годы с грохотом проносятся мимо, желания меняются, но их сила – потребность заполучить, услышать, попробовать, прийти в себя – остается прежней.

Втирая в руку драгоценный омолаживающий гель, я прямо на Уигмор-стрит, не обращая внимания на проезжающие мимо гудящие автомобили, возношу небольшую молитву. “Пожалуйста, дай мне силы справиться со всем, что подбросит мне жизнь. Больше я ни о чем не прошу. А, ну и такси сейчас не помешало бы. Такси! Аминь”.

Так. Значит, рождественская вечеринка. Благая, утешительная весть![69] В минуту слабости – да и бывают ли у меня теперь минуты силы? – я разрешила Эмили на Рождество устроить собственный праздник. Матерь божья, о чем я только думала?

А началось все, кажется, с белфи. С тех пор как ее задница прославилась на весь интернет, Эм словно с цепи сорвалась. Иногда мы с ней так яростно ругались, что я потом еще несколько дней вибрировала, точно гонг, по которому ударили молотком. Как подумаю, до чего меня способна довести Эмили, дрожь берет. После ссоры она дуется. А мне всегда приходится идти на уступки, первой с ней заговаривать – если, конечно, Эмили не понадобятся деньги или чтобы ее куда-то отвезли, а обычно и то и другое.

Последнее время я часто вспоминаю мудрые таинственные слова моей покойной подруги Джилл Купер-Кларк: “С детьми, Кейт, главное – помнить, что взрослая здесь ты”.

Когда Джилл десять с лишним лет назад впервые дала мне этот совет, я даже не поняла, что она хочет сказать. Ну разумеется, раз я мать, а они мои дети, то взрослая здесь я. Теперь же, когда у меня самой дети подростки, я точно знаю, что имела в виду Джилл. Как бы Эмили ни напускалась на меня, какой бы дикой ни казалась мне подобная неблагодарность и какой бы нелепостью ни ощущалась ее уверенность, будто все вокруг ей должны, я не могу отвечать ей тем же – я же не ребенок. Я взрослая. Правда? (Признаюсь, бывают дни или, по меньшей мере, минуты злости, когда я чувствую, будто соскальзываю назад, в бешенство собственной юности, словно для того, чтобы дать дочери отпор на ее территории. Не надо, Кейт, выбирайся оттуда.)

Дела же, вместо того чтобы наладиться, шли все хуже и хуже. Я узнала, что Эмили и в школе приходится туго. Мне написал ее классный руководитель с просьбой перезвонить ему, что я и сделала – шепотом из офиса, даже попросила Элис покараулить рядом, чтобы Трой или Джей-Би не поймали меня за выполнением материнских обязанностей. На мгновение я снова почувствовала себя юной хулиганкой, которая курит за школой, пока подружки стоят на стреме, чтобы училка не засекла.

Мистер Бейкер сообщил, что Эмили последнее время держится замкнуто и несколько отчужденно. Не знаю ли я, часом, о каких-нибудь конкретных проблемах?

– Вы имеете в виду, кроме того, что ей шестнадцать, она живет в эпоху колоссального давления со стороны социальных сетей, считает себя полным ничтожеством, из которого никогда ничего не получится, и к тому же вынуждена прыгать сквозь огненный обруч, то бишь сдавать дурацкие экзамены, от которых, к сожалению, зависит вся дальнейшая жизнь? – слишком уж зло выпалила я. До этой самой минуты я и понятия не имела, насколько боюсь за Эмили. Просто сказала, что думала, хотя и не хотела этого говорить.

– М-м-м, ну да. – Возможно, мистер Бейкер откинулся на спинку кресла, отвел руку с трубкой от уха и пожалел, что не ограничился письмом. Повисла пауза; наконец он собрался с духом и продолжил. Впору дать ему медаль за храбрость. Он сообщил мне, что Эмили такая не одна. Вовсе нет. По его оценкам, примерно треть ее ровесников страдают от депрессии или наносят себе раны. Можно подумать, меня это успокоит. Дескать, на миру и смерть красна.

– Нет у Эмили никакой депрессии, – возражаю я. У нее гормональная буря, у меня – штиль, и мы обе заложницы этой стихии. Но чтобы депрессия? Нет.

Одна из одноклассниц и подружек Эмили, Иззи, та самая, что страдала от анорексии, недавно попала в психиатрическую клинику. Слышала ли я об этом? – спросил мистер Бейкер.

Нет, не слышала.

– Пожалуйста, не спускайте с Эмили глаз, в случае чего – обязательно обращайтесь ко мне.

Непременно.

Когда он положил трубку, я издала непроизвольный вопль, точно кролик, угодивший в капкан. Элис зашикала, замахала на меня руками. Услышав мой крик, Трой и еще один коллега на другом конце кабинета прервали разговор, обернулись и уставились на нас. Я машинально притворилась, будто ударилась ногой об стол, и принялась хромать, разыграв целую пантомиму боли. “Уй, уй, черт, уй”. Уж лучше выглядеть неуклюжей клоунессой, нежели женщиной, которую вдруг обуяла материнская тревога. “Держится замкнуто и несколько отчужденно”. Мой ребенок? Эмили?

Почти сразу же мне становится стыдно за собственную реакцию. Не время беспокоиться о том, что подумают обо мне двое коллег-мужчин. Шли бы они лесом. Разумеется, я застонала, потому что смертельно испугалась за своего ребенка. Потому что я смертная, простая смертная, и это вовсе не слабость. Если меня уколоть, разве не польется кровь? Когда мы ранены, у нас у всех идет кровь, такова уж человеческая природа, на которую в корпоративном мире не принято обращать внимание. Я бросаю на двух мудаков свирепый взгляд: пусть только попробуют вякнуть. В эту минуту я готова их убить.

Эмили сейчас в школе, уроки еще не закончились. Если поторопиться, успею перехватить ее у выхода, обниму и скажу: все будет хорошо, мама всегда тебя защитит. Со всем спокойствием, на которое только способна, сообщаю Элис все, что нужно, дабы контролировать ситуацию в мое отсутствие, и объясняю: учитель моей дочери сказал, что у нее возникли трудности, и мне нужно съездить в школу.

– Бедненькая, ей же всего одиннадцать, – говорит Элис, и я не сразу понимаю, о чем это она. Но потом вспоминаю, что скрыла возраст Эмили, как и свой. Хватаю телефон. Если поторопиться, успею на следующий поезд с “Ливерпуль-стрит”.