Аппетит - Филип Казан

– Не знаю, что ты имеешь в виду.

– Сумасшедшим – вот что я имею в виду. Ты всегда был сумасшедшим?

Он вздохнул.

– В местности Умбрия, – сообщил он с бесконечным терпением, – я звался Проктором.

– Значит, если ты и вправду из Перуджи, в чем я сильно сомневаюсь, ты и там был сумасшедшим. Послушай меня. Я могу тебе помочь. Ты этого хочешь? Ты хочешь обрести исцеление от своих болезней? Хочешь ли ты, чтобы твоя черная желчь, которая явственно присутствует в почти смертельных количествах, вернулась в равновесие? Я могу сделать это, и даже больше.

– О! Но ты правда можешь вылечить меня?

– О… – Я скрежетнул зубами.

– Потому что ты, явственно, какой-то очень молодой человек, и мне кажется странным, что князь Церкви доверил тебе свои ветры. – Он склонил голову и, прищурившись, посмотрел на меня.

– Но он доверяет!

– Какая честь, – тихо произнес безумец.

Я вздохнул и начал чистить еще одну грушу.

– Это правда, я диететик у кардинала, – наконец сказал я. – Хотя это значит не так много, как должно бы. Он здоров, как призовой бык, а его моча имеет вкус рейнского вина. Но у него на службе я довольно многому научился. А еда… В еде я уже и так разбирался. Ты знал, Проктор, что если бы кардинал съел такое количество груш, как ты вот только что, ему бы, скорее всего, потребовалось немедленное соборование? Потому что его конституция флегматическая, а груши усиливают флегму самым опасным образом. А ты, мой друг, не мокрый и холодный, как его высокопреосвященство, а холодный и сухой. Тебе нужна флегма. Как ты себя чувствуешь после пяти груш?

Нищий откашлялся и сплюнул грушевой кашицей на каменные плиты:

– Доволен?

– Флегма. Доволен – до некоторой степени. Это начало. Но не важно. Бери последнюю грушу.

– Сам бери.

– Нет, нет… – Я протянул грушу нищему, но он скептически воззрился на меня:

– Я не голоден. Съешь грушу, доктор Ветер. Прими лекарство.

Я пожал плечами и откусил грушу. Она была хороша: довольно сильно хрустящая для груши и немного кисловатая. Ее зернистая мякоть распространилась по всему моему рту: я представил колеблемые ветром листья, зеленые листья бука.

– Она не причинит мне никакого вреда, – сказал я. – У меня тоже проблема с желчью, если хочешь знать. Но с желтой.

– А-а… Тогда ты или убийца, или влюблен, – рассудил Проктор.

Возможно, у меня просто воображение разыгралось, но он казался почти разумным. Потом он вскочил на ноги своим обычным манером, словно марионетка, вздернутая ребенком, и поковылял за метлой, которую снова начал возить по двору, бормоча о Перудже.

Я пошел поговорить с монахом, отвечающим за приют, и он сказал мне, что заведение слишком мало и бедно, чтобы позволить себе больницу или какого-либо врача, а тем, кто заболевал под их кровом, они могли предложить доброту, и больше ничего. Я спросил, не возражает ли он, если я буду лечить Проктора, и брат пожал плечами.

– Но разве вы не ужасно молоды для врача? – полюбопытствовал он.

Я заявил, что я диететик, но он и понятия не имел, что это может значить. Тогда мы условились, что я буду платить за еду Проктора, но чтобы ее отбирали и готовили согласно моему желанию. Позже в тот день, в перерыве между кардинальскими трапезами, я составил список блюд на неделю:

Крапивная похлебка

Похлебка из побегов хмеля

Отварной голубь

Припущенная камбала

Яйца пашот

Настойка из фенхеля

И так далее. Я написал указания, как готовить оксимель: довести до кипения две части меда с одной частью яблочного уксуса, – и настоятельно просил, чтобы нашему пациенту не давали никакого другого хлеба, кроме самого белого. Записку я отослал в приют.

Последующие несколько дней получились очень напряженными – кардинал Гонзага готовился к отъезду из Рима, – и я не возвращался в приют до конца недели. Я вручил хозяину бумагу с составленной мною строжайшей диетой, которой ему следовало придерживаться по дороге, а потом обнял маэстро.

– Чем ты собираешься заниматься? – спросил он.

Его глаза, острые и внимательные, как всегда, пронзали меня, словно зубья вилки.

– Пока его высокопреосвященство в отъезде? Предполагал совершить паломничество.

– Очень мудро.

– Вы одобряете? Я думал об Ассизи, – добавил я, обман облекал мой язык, словно прогорклое масло.

– Святой Франциск… Странный святой для сына мясника, – хохотнул Зохан. – Делай как пожелаешь. Но не пренебрегай своими изысканиями.

– Врачебными, вы имеете в виду?

– Ты не будешь врачом вечно, – сказал он, снова сдирая с меня кожу взглядом. – Но ты, Нино, всегда будешь поваром. Ты хорошо справился, даже лучше, чем я ожидал. Мой маленький спор с Фортуной не проигран. Ты наконец-то твердо стоишь на собственных ногах, Плясунья. Иди в свое паломничество. Изучай что хочешь. Когда я вернусь, сможешь показать мне, чему научился.

Я хотел снова обнять его, но Зохан протянул руку и положил ее мне на макушку. Он долго держал ее там, и я почувствовал, как подступают слезы. Внезапная волна любви захлестнула меня. Маэстро наконец позволил мне обхватить его приземистое, широкое, крепкое тело, неловко отвечая на объятие.

– Ладно, ладно… – пробормотал он.

Потом коротко кивнул, сунул сверток с ножами под мышку и засеменил прочь, затерявшись в суете свиты его высокопреосвященства.

Тем вечером я сел и написал отказ от должности, а на следующий день отправился повидать Проктора. Я прихватил с собой несколько кексов, испеченных из белой муки и большого количества меда. Проктор сидел во дворике, наблюдая за муравьями. К моему восторгу, он определенно набирал вес, а монахи брили его, как я просил.

– С тобой все хорошо? – спросил я, усаживаясь рядом с ним на ступеньку.

– А-а, Блюститель Ветров. Я рассказываю моим друзьям-муравьям о нашем доме. Правда ли, что это приятная тюрьма? Муравьи говорят, что не видят никаких стен, только огромную пустыню и бескрайнее небо. Очень правдоподобно.

– Рад это слышать.

Медовые кексы чуть помялись, но Проктор взял один большим и средним пальцем и уставился на капельки патоки. Он подождал, когда капля упадет и муравьи ее найдут. А потом стал есть.

– Мед обладает свойством жара и сухости, – пояснил я. – Съешь еще. Как тебе твоя диета?

– Подходит, спасибо, – с набитым ртом ответствовал Проктор.

– Когда доешь это, я дам тебе лекарство.

– Лекарство? А зачем оно мне?

– Нам всем нужно лекарство, – быстро ответил я. – Если бы это было неправдой, то не было бы нужды в диететиках.