Люди ПЕРЕХОДного периода - Григорий Ряжский

— Нет ничего хорошего у этого смысла, — не согласилась Ленка, — ну-ну, продолжай.

— Ты подчинила себе персонал, так что в твоём присутствии даже пикнуть никто не смел. Ты свою маму построила дальше некуда, она теперь просто стелиться перед тобой не успевает… Ты… — я на миг задумался, припоминая то, что мне нравилось в моей жене и одновременно не вызывало даже лёгкого раздражения, — ты придумала концепцию «кухни для всех», ты взяла на себя все основные заботы по «Шиншилле», и ещё ты… ты стала доминировать в наших… в нашей с тобой супружеской близости. Но это, кажется, я и сам принял с удовольствием, и потому твое обездушивание протекало для меня, по существу, без любых потерь.

— Кроме одной… — она нахмурилась и пробормотала уже сама: — Это я и никто больше допустила, что мы… что гибнем, что «Шиншилле» осталось всего ничего, сам же говоришь. И я никогда не поверю, что причиной тому ты, а не я. Вложил душу в блюдо, не вложил… какая, по большому счёту, разница? Рецептура-то от этого не меняется, так ведь? Или нам что, кто-то из недругов ГМО в жрачку тайно начал подсыпать?

— Не знаю, Ленуська, — неуверенно ответил я, — не знаю, не берусь ответить однозначно.

Мы снова помолчали, каждый думая о своём. Предполагаю, об одном и том же.

— Валить надо отсюда, Гер, — вздрогнув, сказала Ленуська, придав голосу внезапную жёсткость, — спасать «Шиншиллу». И чем скорей, тем лучше. Иначе рухнем и ничего после себя не оставим, вообще. Детей не родили, так, по крайней мере, бренд бы остался. И жил бы собственной жизнью, с нами или без нас.

— Так я и собирался, — признался я, — подумал, Герку, считай, почти уже убедил, что я есть на самом деле, но связь в этот момент взяла и оборвалась. К тому же он вентилятор выключил — а как, скажи на милость, всосешься в Проход без втягивающего эффекта, сама подумай.

— Это просто счастье, что у тебя не вышло… — прокомментировала мои слова жена, чуть помолчав, — если бы улетел, я бы уже никогда сама не вернулась. Тебе проще, ты постоянно с той стороны находишься, то у плиты, то у разделки. А я там редкий гость, сам понимаешь, ну как я до себя же доорусь, если что? В кого мне обратно всасываться, в Колю этого, что ли, недоделанного?

— А я-то на что? — удивился я и вновь притянул жену к себе, — как прилетел бы, так сразу же Ленку на ковёр, ту, не тебя, — стой, мол, на этом месте и не рыпайся, жди, пока в себя не вернёшься, солнце моё.

— А ты уверен, что, вернувшись, вспомнишь всё? — она подняла на меня глаза и выключила подсветку. И это сделало её ещё ближе мне и роднее. — Всё, что с тобой произошло, вся эта надземка, Гоби эти с Сахарами, очереди в эту чёртову радиорубку, все эти верхние, нижние, серединные, вместе с их уставами, уложениями и всеми остальными подставами насчёт будущего блаженства? Кто тебе сказал, что твои мозги не сделаются другими, не загонят твою память в прежние границы? А если загонят, и тогда чего? Я тут, а ты там. Оба вы — там. Даже не оба — трое: ты, как два в одном, и я, в единственном числе, к тому же не в лучшем варианте.

Это была моя мудрая Ленка, и в этом я лишний раз имел возможность убедиться. Это было ровно то самое, единственно необходимое на этот час, разобраться в чём даже не пришло мне в голову. И это звучало убийственно во всех смыслах. Но я сумел собраться и принять мужское решение.

— Значит, так, поступим следующим образом. — Она вскинула на меня глаза, в них явно читалась надежда. — Я схожу туда, к Овалу, снова постараюсь выйти с Геркой на связь и предупрежу его, чтобы вызвал назавтра Ленку и сидел с ней у вытяжки, неотлучно, пока…

— Пока смерть не разлучит их? — улыбнулась моя жена. Я посмотрел на неё строго, и она тут же приняла виноватый вид. А я продолжил излагать спасительный семейный план:

— …пока не пройдём Переход. Затем… затем мы идём к Овалу, ты забираешься мне под хламиду, и мы в обнимку ждём очереди на этот чёртов исповедальник. И будь что будет, — и посмотрел на неё: — Как тебе план?

— Нормальный, — вполне серьёзно отреагировала Ленуська. — Только, пожалуйста, не забудь предупредить Германа, чтобы, когда запустит венилятор, переставил обороты на реверс, а то он с этой стороны Прохода не на втяг работать будет, а на выхлоп. И мы с тобой отлетим от места доставки ещё дальше, чем были до того.

И снова я порадовался, что у меня такая умная жена, отметив, что подобное аналитическое соображение условного разума никогда не посетило бы меня самого.

— Но только до этого нужно сделать одно дело, — уже вполне по-деловому распорядилась она, обретя прежний серединный статус, — я уже дала согласие, чтобы ты встретил нового параллельного, иначе я не исключаю нехороших последствий, которые могут нам подпортить всю нашу малину, о’кей?

— Не вопрос, Лен. Где и когда?

— Уже совсем скоро. Я сейчас тебя оставлю, а ты думай про Проход и иди прямо на него, как делаешь всегда. Там и жди. Холщовку найдёшь на песке и вручишь ему. Он появится, скажешь дежурные слова, типа, всё будет хорошо, ну сам знаешь, какие, и оставишь его наедине с собой, пусть обвыкает. И сразу думаешь обратно, в мою сторону, а я жду. А уже дальше действуем по плану.

Через короткое время, миновав привычную преграду в виде тёмного мрака и серых туманов, я вышел на пустынный простор и стал ждать. Однако много времени это ожидание у меня не заняло. Голая и, судя по чрезвычайно развитым первичным признакам, явно мужская фигура вскоре нарисовалась в некотором отдалении от места, где расположился я сам. Надо сказать, настроение у меня было приподнятым, я даже ощущал некую дополнительную лёгкость в своих виртуальных суставах, как будто только пару минут назад меня сняли с тайского массажного стола и переложили на отдыхательный диван. Я понимал, что если всё пройдёт так, как задумали мы с Ленуськой, то ждать избавительного момента нам осталось не так уж долго. Лишь бы не подвёл вентилятор, и моей жене удалось бы незаметно забраться ко мне под холщовку. Думая об этом, я уже собрался было открыть рот и произнести первые приветственные, обнадёживающие слова, но новоприбывший, тоже заметив меня, опередил мои намерения и первым выпустил из себя звук.

— Э-э! — довольно лениво крикнул он, обращаясь ко мне, и призывно приманил рукой. — Ну-ка подь сюда, мужик!

В голосе его обнаруживались явно повелительные нотки, и это сразу мне не понравилось. Ещё никто из свежих параллельных не позволял себе, насколько я был в курсе, подобного обращения с посланником в самый первый момент. Я даже сначала не поверил, что он обращается ко мне, и потому переспросил:

— Это вы мне, простите?

— Ну а кому ещё? — без всякой эмоции на небритой физиономии ответил он. — Ты чего, слепоглухой, что ли?

В растерянности я сделал несколько шагов по направлению к нему и, немного не дойдя, остановился. Думаю, ноги мои сами затормозились ещё и потому, что зрение моей оболочки вдруг с ужасом уяснило, что видит перед собой не вполне привычную картину. И даже совершенно непривычную: мужчина был покрыт густыми курчавыми волосами, практически весь, к тому же, как я успел уже заметить, был изрядно небрит. Картину его поразительной внешности завершала шевелюра из упругих чёрных волос без малейших признаков седины. Я всмотрелся и остолбенел — передо мной стоял не кто иной, как Гамлет Айвазов собственной обнажённой персоной, хозяин «Ереван-плазы» с клубом «Низ», руководимым его приспешницей Венерой Милосовой, малоприятной тёткой с брюлями в ушах.