Группа крови - Александр Афанасьев

Но делать мне было нечего ровно потому, что другой винтовки с глушителем у меня не было. На «калаш» глушитель переставить не удалось, а если бы и удалось, «АК» с глушителем намного шумнее из-за работы затвора. «Кольт» же – это и штурмовая, и снайперская винтовка, глушитель тихий, механизм срабатывает тоже тихо. Как-нибудь справлюсь, тем более что я не планирую вести ожесточенный бой накоротке.

Но если такое все-таки произойдет, у меня есть пулемет. Тот самый китайский «Миними», я его тоже раскидал, почистил. Пулемет просто отличный. Питается от лент, и можно присоединять любые магазины от «АК». Складной приклад, и американский прицел «ACOG6Х» для такого пулемета даже слишком качественный и дорогой. И лазерный целеуказатель в видимом и невидимом режимах на цевье – только без батареек, потому что батареек у этих дятлов к нему не было, и зарядки тоже не было. А у меня была зарядка.

К пулемету были четыре полные ленты на сто, и этого было достаточно, если учесть возможность питания от тех же магазинов, от которых питается винтовка. Его я закинул за спину. Пистолет в кобуре – ну, это как обычно. Если будет задержка на винтовке, то перейдем на пистолет, это быстрее. Правда, к пистолету нет глушителя.

Еще в моей группе пулеметчик с ПК, Абдалла, со второй «тихой» винтовкой, автоматчик с «АК» с глушителем, но он короткий, толку от него мало, и еще я навесил на него два одноразовых гранатомета. Последним был снайпер, он был вооружен новенькой китайской СВД с ночным прицелом, которую мы нашли у боевиков. Особенность этой СВД была в интегрированном глушителе и патроне к нему. 9,2×51, европейский патрон, первым его начали производить немцы, – штуцерная девятимиллиметровая пуля на развальцованной гильзе обычного патрона 308Win. Потом дело подхватил Китай – они пытались превзойти наш «Винторез». Превзойти не получилось – механизм срабатывал шумнее. А вот дальность приличнее, чем у «Винтореза», – китайская винтовка нормально работает до двухсот пятидесяти – трехсот метров. «Винторез» стухает уже на ста пятидесяти[118], дальше работать можно, но лучше не надо.

Поначалу я беспокоился, что моя команда как-то выдаст меня, но уже на полпути начал беспокоиться я, что сам опозорюсь перед ними. Они шли совершенно бесшумно и явно обладали большим опытом горной войны, чем я сам. Ведь я, несмотря на все мои понты и превосходство в оборудовании, не более чем гражданский стрелок.

Мы поднимались в гору – я настоял на том, чтобы не идти по известным тропинкам, опасаясь, что на них нас могут ждать. Впереди высились каменные глыбы, да где-то за ними тлел огонек костра, давая лишь неяркие отсветы в темном, затянутом тучами небе…

Местность была дикой. Здесь уже попадались низенькие, почти без листьев кусты из пересохшей земли, словно мослы на туше огромного, болезненно исхудавшего животного выпирали коричневые горы. Было поразительно тихо, здесь почти не было никакого зверья, и только отсвет огня говорил о том что, что впереди кто-то есть…

Мы были уже вплотную у скалы. Выпустив винтовку – она повисла на ремне, – я принялся ощупывать скалу, пытаясь понять, можно ли по ней подняться наверх. Группа осталась чуть позади, в тени…

Внезапно луч вспыхнувшего наверху света посветил куда-то вниз, казалось, что прямо на меня, и я парализованно замер, прижавшись к скале. На мне была местная пастушья накидка из верблюжьей шерсти, которая была надета на мне как пончо и могла сделать меня валуном даже при направленном на меня свете. Но все равно я не припомню, когда еще раз мне так было страшно. Страшно до боли, до задержки дыхания. Я в любой момент ждал треска автоматной очереди и стука пуль рядом с собой, но луч фонаря двинулся дальше…

Потом послышался голос. Совсем рядом – от того места, с которого светил фонарь, и до меня было метров пять, не больше.

– Рахим, брат, что произошло?

– Ничего.

И опять по-русски! Пусть и с акцентом, который я автоматически определил как среднеазиатский, но все равно по-русски.

Дружба народов, твою же мать. Как раньше боролись за торжество коммунизма, так сейчас борются за торжество шариата. А суть одна и та же. Чтобы объединить необъединяемое, чтобы совместить несовместимое, нужна цель. И не просто банальная цель, как покалымить на стройке в Москве, заработать денег на калым, а нечто великое. Установить во всем мире шариат Аллаха, а всех, кто противится, под нож. Вот тебе и цель. И русский таджика, которого раньше чуркой называл, назовет братом.

А второй – точно русский, без акцента шпарит.

Я ожидал, что включится второй фонарик, но вместо этого погас первый.

– Увидел что-то?

– Нет… страшно просто.

– Ду’а говорил?[119]

– Говорил, брат. Все равно страшно…

– Шайтанам нас не достать….

– Да… брат, а правда, что на севере большая война идет?

– Аллах знает. Я слышал, амир говорил что-то по связи…

– Ты видел, какое небо на севере…

– Видел…

– Оно черное как смерть, брат…

– Скажи: достаточно нам Аллаха, он прекрасный хранитель…

– Брат, я думаю о том, сколько там погибло. Кому мы будем нести слово Аллаха, кому мы будем делать дава’ат[120]. Что мы будем делать, если все там мертвы…

– На севере живут кяфиры. Если они подохнут, это будет угодно Аллаху. Нет никого хуже кяфиров. И их смерть будет облегчением для нас.

А ведь ты русский, гнида паскудная. Ты говоришь по-русски, ты родился в России, тебя воспитывали русские родители, ты учился в русской школе. Как же тебя воспитали, что получилась такая гнида, желающая смерти своим же?

И вы еще упрекаете кого-то в исламофобии? Ох, зря. Хотите, расскажу историю? Давным-давно, больше ста лет назад, Россия воевала с Японией, это было в тысяча девятьсот пятом году. В это же время на японских островах проповедовал православие отец Николай. Когда началась война, его японские послушники пришли и спросили: «Отче, твоя страна воюет с нашей страной, наши солдаты воюют с нашими православными братьями во Христе. О чем нам просить Бога? Должны ли мы молить Бога о победе русского оружия и православных воинов?» Отец Николай сказал: «Нет, это будет неправильно. Вы японцы, вы должны молиться за победу японского оружия и армии своего императора. Нельзя просить у Господа поражения своему народу». Пораженные японцы спросили: «Отче, а за что же тогда будешь молиться ты, чего ты будешь просить у Господа?» И отец Николай ответил: «А я буду смиренно просить у Господа нашего скорейшего мира». Японцы никогда не забывали этого, никогда японское правительство не преследовало православных. Отец Николай был объявлен японцами святым и похоронен в японской земле, в городе, где он проповедовал, на деньги людей был выстроен самый большой в стране православный храм. Вот в этом и есть разница между православной верой и ужасом ваххабизма. Становясь ваххабитом, человек отрекается от корней, исторгает себя из общества, становится худшим врагом своего народа, изменником и предателем. На Кавказе не раз было, что новообращенный ваххабит убивал своего отца, брата или впускал в дом убийц.